театр премьера
В Театре на Малой Бронной Андрей Кончаловской поставил драму Августа Стриндберга "Фрекен Жюли", переименовав ее в "Мисс". Главную роль в спектакле, как и в предыдущей постановке режиссера — чеховской "Чайке", сыграла его жена Юлия Высоцкая. МАРИНА Ъ-ШИМАДИНА считает, что для переживающего упадок Театра на Малой Бронной спектакль известного кинорежиссера — выгодное приобретение. А для театрального искусства — нет.
Почему мисс, а не фрекен, гадать бесполезно. Никакой концепции за измененным названием не стоит. Возможно, шведское "фрекен" показалось Андрею Кончаловскому слишком местечковым, а англо-американское, привычное для режиссера "мисс" — более универсальным. Тем не менее действие спектакля происходит никак не в наши дни и не в страдающей от глобализации Европе, а в условно-фольклорном мире деревенской усадьбы. На сцене любовно воссоздан кухонный интерьер XIX века — медные раковина, тазы и посуда, керамические изразцы на печи, стеклянные бутыли со всяким снадобьем и подвешенные пучки ароматных трав. А за большими, во весь задник окнами — цветущие крупными белыми цветами кусты, густые и манящие.
В глубине сада слышится музыка и песни — крестьяне отмечают праздник Ивана Купалы. В общем, все взаправдашнее, без обмана. Если открывается заслонка печки, на лице и голых руках дородной кухарки Кристины (Дарья Грачева) играют теплые отблески огня. А стоит распахнуться окну — в комнату врываются трели соловья. Кажется, еще чуть-чуть и в зал польются пьянящие ароматы летней ночи. Надо отдать должное Андрею Кончаловскому и его сценографу Любови Скориной: вынужденные павильонные условия работы они приблизили к натурным настолько, насколько это вообще возможно.
И запустили туда актеров — чувствуйте себя как дома. Но как именно нужно себя чувствовать, как выстраивать роль, куда ее вести, похоже, толком не объяснили. С первой частью драмы, где легкомысленная графская дочка заигрывает с отцовским лакеем Жаном, актеры еще справляются. Юлия Высоцкая, которая влетает на сцену в большом цветочном венке, запыхавшись от танцев и веселья, здесь с успехом демонстрирует свою свежую женскую прелесть, непосредственность и обаятельную игривость, милую улыбку и стройные ножки в белых чулках. Актер "Табакерки" Алексей Гришин, сыгравший Треплева в "Чайке" Кончаловского, убедительно изображает вышколенного, но не лишенного чувства собственного достоинства лакея, в котором подсмотренные у господ светские манеры сочетаются с отвратительными верноподданническими ухватками, а мужская пылкость — с крестьянской расчетливостью.
Но во второй части спектакля, когда между героями уже все случилось и наступил час отрезвления и расплаты, дело пошло вкривь и вкось. Героиня Стриндберга полночи бьется в истерике: то решается немедля бежать с Жаном в Швейцарию и открыть там отель, то покончить жизнь самоубийством, то бросается лакею на шею и требует слов любви, то с презрением отталкивает его, то не может пошевелиться от страха, то превращается в кровожадную валькирию, грозящуюся съесть сердце своего любовника. Как быть с этим диким поведением своей героини, чем его оправдать, Юлия Высоцкая не знает. По крайней мере, так кажется из зала. Актриса мечется по сцене, кричит, завывает и рычит, как безумная — даже как-то неудобно за нее становится. Тем более, отчего кричит и рычит, решительно непонятно.
Трагедия графской дочки, переспавшей с лакеем, сегодня вряд ли тронет чье-то сердце. Да и самому Андрею Кончаловскому — потомку двух знатных советских родов, проблема сословного мезальянса, которая волновала сына аристократа и служанки Августа Стриндберга, едва ли казалась актуальной. Можно предположить, что режиссера в первую очередь интересовали вопросы не социального, а психологического или даже фрейдистского характера: взаимное влечение и отторжение полов, темные глубины исковерканной человеческой психики, состояние девушки за гранью нервного срыва и т. д. Но это лишь предположение, которое в спектакле никак не подтверждается. Румяная и жизнерадостная Юлия Высоцкая совсем не похожа на "странную", как ее характеризуют слуги, барышню, которую в детстве воспитывали как мальчика и научили ненавидеть мужчин, одержимую страстью пасть как можно ниже, зарыться в грязь и т. д. Нет в ней болезненного, патологического излома, который отличает героиню Стриндберга. И если эта Юлия и может чем-то запачкаться, то только шоколадом, в который она то и дело запускает свои изящные пальчики. В конце концов сюжет спектакля сводится к банальной любовной интрижке с задиранием юбок прямо на кухонном столе, а все метания и страдания героини во второй части спектакля выглядят как плохо разыгранные мелодраматические сцены, так что зрители скоро становятся солидарны с "бесчувственным" Жаном, который, устав от женских истерик, мечтает только об одном: поскорее пойти спать.
Единственное, что в этом спектакле задевает за живое,— это судьба бедного чижика, которому Жан кухонным ножом отрубает голову. Перед экзекуцией по клетке скачет настоящая живая птичка, и, зная пристрастие режиссера ко всему натуральному (вспомнить хотя бы настоящее чучело чайки в его предыдущей постановке), начинаешь всерьез переживать за ее жизнь. Господин Кончаловский ради искусства, конечно, готов на все, даже на должность простого иллюстратора. Но чижика все-таки жалко.