За 10 лет до этого, в 1862 году, профессор зоологии Казанского университета Николай Петрович Вагнер открыл явление педогенеза (партеногенеза на стадии личинки), за что был награжден Демидовской премией Императорской Академии наук и приобрел известность в европейских энтомологических и эмбриологических научных кругах. Но на родине он был более известен как автор «Сказок Кота Мурлыки» и энтузиаст научного исследования спиритизма.
Николай Вагнер
Фото: wikipedia.org
Николай Вагнер
Фото: wikipedia.org
Что такое педогенез
Суть и важность открытия педогенеза разъяснил научному сообществу академик Бэр: «Как известно, еще в 1862 году, г. профессор Казанского университета Н. П. Вагнер издал на русском языке, с приложением общего разбора на немецком, подробные исследования свои над размножением одного вида маленьких двукрылых насекомых, принадлежащих к семейству Cecidomyiidae (“Самопроизвольное размножение гусениц у насекомых”, Казань, 1862). Это размножение происходит следующим образом: женское неделимое кладет небольшое число очень крупных яичек. Из которых, из каждого, как обыкновенно вылупляется одна личинка, или, как здесь можно выразиться, червячок; но это первое поколение личинок вместо того, чтобы, следуя общему закону размножения насекомых — после различных превращений, называемых метаморфозами, преобразиться в совершенную форму,— производит новое поколение личинок, вполне сходных с личинкой-маткою, которые по достижению ею развития, вылупившись, расползаются и начинают самостоятельное существование. Они остаются по росту только несколько менее личинки-матки.
Но и это второе поколение не достигает совершенной формы, характеризующейся половой зрелостью, а опять служит только к развитию нового поколения личинок, вполне сходно образованных, но несколько меньших величиной. Так развивается неопределенный ряд таких поколений новых личинок внутри старых всю осень, зиму и весну, до следующего лета, когда наконец последнее поколение, окуклившись, превращается в вполне развитых, окрыленных и раздельнополых цецидомий. Только теперь становится опять возможным половое размножение, то есть вследствие оплодотворения, произведение больших яичек. Самое большое число их, как говорит г. Вагнер, 5; ими опять начинается размножение по тому же типу».
«…Можно было ожидать, что это открытие г. Вагнера возбудит большой интерес, а также и много возражений, прежде чем получит совершенное подтверждение или опровержение? — продолжает академик Бэр. — Хотя у низших организмов и были уже замечены многие отклонения от обыкновенного способа размножения высших животных, однако развитие внутри вполне сформированной личинки нового поколения личинок того же вида не было до сих пор наблюдаемо. Поэтому и г. проф. Зибольд, которому г. Вагнер сообщил о своем открытии для дальнейшего распространения через издаваемый им вместе с проф. Кёлликером журнал Zeitcshrift fur wissenschaftliche Zoologie, долго не решался публиковать его».
Далее академик Бэр рассказывает, как «заговор молчания» в Европе об открытии Вагнера нарушил профессор зоологии Туринского университета Филиппо де Филиппи, который как раз в 1862 году возвращался домой из Персии через Казань, где профессор Вагнер показал ему препараты и рассказал о своем наблюдении. Но понадобилось еще два года, прежде чем сначала в датском журнале Naturhistorik Tidsskrift была опубликована статья энтомолога Фредерика Майтнера, повторившего опыты Вагнера, а затем и Zeitcshrift fur wissenschaftliche Zoologie опубликовал статью профессора Пагенштехера «О бесполом размножении личинок мухи».
Надо, наверное, сказать, что немецкий Zeitcshrift fur wissenschaftliche Zoologie («Журнал научной зоологии») в те годы был одним из главных научных журналов Европы в этой области, с самым высоким, как сказали бы сейчас, импакт-фактором. А его издатель профессор Карл фон Зибольд, ведущий европейский специалист по беспозвоночным и иностранный член Лондонского Королевского общества, был также непререкаемым авторитетом в области партеногенеза. Он писал: «Я понимаю под партеногенезом не размножение посредством кормилицеподобных и личиночных существ, но размножение через действительных самок, то есть особей, обладающих функционирующими женскими половыми органами и могущих без предшествующего спаривания производить неоплодотворенные, способные к развитию яйца».
Под это его определение классического партеногенеза («девственного размножения», когда яйцеклетки самки начинают развиваться и дают полноценное потомство без инициации их сперматозоидами самцов) результаты Вагнера никак не подпадали, потому фон Зибольд, наверное, и поостерегся их публиковать. Да и с обывательской точки зрения выглядели они более чем необычными. Экстраполируя их на человека, получалось, что новорожденные младенцы женского пола начинали чудесным образом беременеть и рожать себе подобных прямо в роддоме, а те, в свою очередь, продолжали делать то же самое. И так много раз, пока наконец в один прекрасный момент младенцы не начинали расти, как полагается, достигали половой зрелости и размножались, тоже как полагается, спариванием с оплодотворением яйцеклетки сперматозоидом. Но это продолжалось недолго, опять рождались младенцы, клонирующие самое себя.
Путевка в жизнь
Сейчас это явление, открытое Николаем Вагнером у насекомых из семейства галлиц и названное академиком Бэром педогенезом, всего лишь разновидность партеногенеза, характерная для жуков-микромальтусов, обитающих в мертвой гнилой древесине; веерокрылых насекомых — паразитов тараканов, пчел, ос; бабочек-мешочниц; внешне похожих на медуз гребневиков; некоторых ветвистоусых планктонных рачков: паразитических плоских червей трематод. Все они либо очень древние животные, либо в силу образа жизни ограничены в поиске полового партнера. Например, грибные комары галлицы, которых изучал Вагнер, откладывают яйца в грибы, вызывающие образование галлов-вздутий на деревьях, откуда им в холодное время года выбираться наружу для метаморфоза и спаривания нет смысла.
Сегодня в учебниках для студентов третьего курса, специализирующихся по эмбриологии и энтомологии, педогенезу посвящено всего несколько строчек, а профессор на лекции уделяет ему несколько слов в лекции о партеногенезе. Что тут такого особенного, встречаются и более изощренные способы полового размножения? Но это сейчас, а в середине XIX века студенты и профессора такими умными не были, они еще не утратили детской способности удивляться чудесам природы, и благодаря этой их способности это время стало «золотым веком» биологической науки, когда был построен фундамент всей современной биологии.
Да и теория эпигенеза основоположника современной эмбриологии Карла Бэра была тогда еще в новинку. Искренняя вера ученых в то, что в семени растения или зародыше животного скрывается уже готовый организм — гомункулюс, только микроскопических размеров, уходила из науки с очень большим трудом. Попробуй сейчас кто из ученых усомниться, что гомункулюс доктора Фауста (настоящего — Иоганна Георга из XV века, а не из трагедии Гете) не спрятан в ДНК, что с ним будет? Правильно! Коллеги его моментально на британский флаг порвут, как говорят, в народе, обвинят во всех смертных грехах и с позором изгонят из «храма науки», хотя, как известно, истины в последней инстанции не бывает, причем не только в науке.
Вот почему Карл Бэр, почетный академик Императорской Санкт-Петербургской академии наук, иностранный член Парижской академии, Лондонского Королевского общества, лауреат премии Копли (аналога Нобелевской премии того времени) и прочая, и прочая, не поленился написать и издать на немецком и русском языках в приложении X тому «Записок Императорской академии наук» 80-страничную брошюру «Об открытии профессором Вагнером бесполого размножения личинок и о педогенезисе вообще» (1866).
Открытие Вагнера укладывалось в рамки теории эпигенеза Бэра и уж точно никак не лезло в старую теорию преформизма. «Яички, произведенные зрелыми половыми органами, всегда проходят полный ход развития с самого начала, если они вообще развиваются,— писал академик Бэр в заключении своей рецензии на открытие Вагнера.— Способность этих яичек развиваться иногда и без оплодотворения указывает, кажется, на то, что оплодотворением возбуждается только дремлющая органическая энергия и способность к новому саморазвитию, так как до этого яичко, произведенное процессом развития матери, было только частью ее организма. Итак, кроме отпрысков и зародышей и истинные яички суть продукты саморазвития организма (эпигенеза.— Прим. ред.). И потому, не колеблясь, можно смотреть на всякое размножение, в самом обширном смысле, как продолжение процесса саморазвития за границы индивидуума…»
В итоге же получилось, что, защитив собственные научные взгляды на эмбриогенез и заодно приоритет незнакомого ему лично молодого, 33 лет от роду, провинциального профессора Николая Вагнера на открытие педогенеза, Карл Бэр попутно забронировал за Вагнером пусть скромное, но надежное место в истории биологической науки и, что было важнее для самого Вагнера, своим отзывом на открытие педогенеза дал ему путевку в столичное научное сообщество.
Друг Сашечка
Николай Вагнер никогда не скрывал, что хотел бы заниматься наукой в одной из российских столиц, но там ему после окончания Казанского университета места не нашлось. Не нашлось его и после того, как он защитил в Московском университете докторскую диссертацию. Ему пришлось вернуться в Казань, где он стал адъюнктом (помощником профессора) на физико-математическом факультете. Несколько раз его посылали в заграничные командировки, постдоковские стажировки, как сказали бы сейчас. В 1860 году он в возрасте 31 года стал профессором.
Об этом напрямую историки науки не говорят, но вполне возможно, что профессорской карьере Вагнера поспособствовал его самый близкий друг еще с первого курса Казанского университета Александр Бутлеров, у которого научная карьера складывалась не в пример успешнее. В 1860 году он в 32 года уже стал ректором Казанского университета. Сам Вагнер много лет спустя, уже после смерти Бутлерова, вспоминал: «Он первый нашел во мне и оценил способности преподавателя (вступительная лекция). Я читал, как и всегда, насколько умел, просто и ясно. “Знаешь ли, Николай? Из тебя выработается замечательный преподаватель. Это я смело пророчу”».
После открытия педогенеза, когда лауреат Демидовской премии казанский профессор Вагнер стал известен в Европе, и получения премии Бордена Парижской академии наук в 1869 году за изучение фауны беспозвоночных Неаполитанского залива он мог уже выступать не просителем места в столичных университетах, а соревноваться с тамошними профессорами за вакантное место на равных. К тому же его товарищ Сашечка Бутлеров (с 16 лет, со знакомства на первом курсе университета, они звали друг друга «Сашечка» и «Колечка») уже перебрался в Северную столицу: с 1868 года был профессором химии Петербургского университета и адъюнктом Императорской академии наук, в 1871 году стал экстраординарным академиком, а в 1874 году — академиком.
В 1871 году Вагнер был приглашен в Петербург на должность профессора зоотомии, а фактически — заведующего зоотомическим кабинетом Императорского Санкт-Петербургского университета. В буквальном переводе это звучит как «кабинет анатомии животных», но это был архаизм, унаследованный университетом со времен его основания указом Петра I в 1724 году. В XIX веке два таких кабинета — зоологии и зоотомии — фактически были двумя составными частями кафедры зоологии. Заведовал ими профессор Кесслер, но, поскольку область его научных интересов лежала в области ихтиологии и орнитологии и он фактически устранился от руководства зоотомическим кабинетом, где исследования велись в области зоологии беспозвоночных и паразитологии, руководство университета утвердило Кесслера в должности заведующего зоологическим кабинетом, а на образовавшуюся вакансию заведующего зоотомическим кабинетом пригласило профессора Вагнера, который фактически стал заведующим кафедрой зоологии беспозвоночных.
Литература и оккультизм
Дебют Николая Вагнера в качестве уже столичного профессора совпал по времени еще с двумя знаковыми событиями в его жизни. В том же 1871 году он, уехав на зиму в командировку в Неаполь, получил несколько писем от друга Сашечки Бутлерова, в квартире которого на 8-й линии Васильевского острова поселился на правах родственника некий Даниил Юм. Это был шотландский медиум Дэниэл Дуглас Юм, который уже третий год гастролировал в Российской империи и женился здесь на сестре жены Бутлерова. С благословения Александра II, между прочим, которому сеансы спиритизма Юма понравились.
Понравились они и Бутлерову, который публично подтвердил реальность появления духов умерших, чему он был свидетелем. Профессор Бутлеров организовал публичный сеанс Юма в присутствии академиков Овсянникова и Чебышева и профессора Пеликана, но те отрицательно отозвались о спиритизме. Тем не менее по инициативе Бутлерова и Менделеева при физическом отделении академии наук была учреждена комиссия для рассмотрения медиумических явлений. В 1876 году академик Бутлеров подал в эту комиссию заявление о выходе из ее состава в связи с тем, что ничего научного в спиритизме он не находит. А его друг Колечка Вагнер, напротив, увлекся спиритизмом не на шутку, став сначала неформальным лидером сторонников научного спиритизма, а в 1890 году — и официальным его начальником, организовав Русское общество экспериментальной психологии (РОЭП).
Вторым знаменательным для профессора Вагнера событием был выход в свет в 1872 году его книги «Сказки Кота Мурлыки». Сам Вагнер писал, что стать писателем его побудил тот же Сашечка Бутлеров, который послушав однажды литературную зарисовку природы друга Колечки, которую тот написал не для публикации, а, как говорится, для души, сказал: «Надо бы тебе прочесть притчу о талантах… Как это все у тебя даром пропадает!» Вагнер написал научно-популярные очерки о жуке-точильщике и жуке-могильщике, а потом, когда в 1869 году вышел русский перевод первого тома сказок Андерсена и Вагнер их прочитал, то, как он писал много лет спустя, он задал себе вопрос: «Неужели я не могу написать так же или лучше?»
Но взялся за сказки Вагнер не сразу. Ему попалось объявление в журнале «Нива» о премии в тысячу рублей за повесть из русской жизни. И поскольку его тогдашнее материальное положение ординарного профессора было «весьма не блестяще», он решил эту тысячу заработать. Повесть он написал за два месяца. Товарищам по Казанскому университету, которым он дал почитать рукопись, повесть понравилась, один из них — профессор словесности — даже отсоветовал ему отдавать ее в никому тогда не известную «Ниву», и повесть Вагнера под названием «К свету» в конечном итоге была напечатана в 1883 году в «Русской мысли», когда ее автор был уже известным в России сказочником.
При жизни Вагнера его «Сказки Кота Мурлыки» выдержали пять изданий с рисунками Васнецова, Клодта, Куинджи, Шишкина, а всего до революции было девять переизданий его сказок, в СССР в 1923 году — еще одно, ну а в 1990-е годы их переиздания никто не считал. Частно пишут, что сказки Вагнера скорее для взрослых, чем для детей, уж очень они грустные и философские, но это вопрос вкуса, а не науки.
Неоконченное дело
Что касается науки, то в петербургский период главной заботой профессора Вагнера была Соловецкая биологическая станция, созданная им на Белом море по образцу и подобию иностранных морских биостанций в Виллафранке и Неаполе и отечественной биостанции на Черном море в Севастополе. Организационный подготовительный период длился с 1876 до 1882 год, когда станция начала работу. На ней были выполнены ставшие классическими работы по фауне беспозвоночных Белого моря, а сам профессор Вагнер выпустил монографию «Беспозвоночные Белого моря» (1885) с великолепными цветными иллюстрациями, выполненными автором.
В общем, все сложилось у Николая Вагнера наилучшим образом. Захотел стать ученым — стал им, причем европейски знаменитым, и даже вошел в историю науки. Захотел стать столичным профессором — стал им, а в 1898 году стал еще и членом-корреспондентом Императорской академии наук, академиком его принципиально не избрали из-за его увлечения спиритизмом. Захотел стать писателем — стал писателем, причем популярным. Студенты считали его чудаком, но при этом нежно любили и аплодировали ему на лекциях — «за то, что убеждения у вас, профессор, не расходятся с поступками». Женился он по любви, имел трех сыновей и трех дочерей. Словом, жизнь, как говорится, удалась.
Только одно дело осталось у него незавершенным. Он планировал издать посмертные сообщения друга Сашечки Бутлерова, который умер в 1886 году, под названием «Нравственные идеи (из загробного мира)». Но не сложилось. Возможно, потому, что материализацией духа своего товарища он занимался не так, как свояк Бутлерова Юм, а как настоящий ученый.