Сергей и Эвридика

Выходит «Ночной режим» Андрея Либенсона

На большие экраны выходит фильм Андрея Либенсона «Ночной режим», проект онлайн-кинотеатра KION. Пенитенциарная вариация на тему мифа об Орфее и Эвридике нежданно приятно удивила Михаила Трофименкова.

Мальчишник юного Ромы (Павел Табаков) оборачивается не только кровавой трагедией, но и мифологическим трипом

Мальчишник юного Ромы (Павел Табаков) оборачивается не только кровавой трагедией, но и мифологическим трипом

Фото: МТС Медиа

Мальчишник юного Ромы (Павел Табаков) оборачивается не только кровавой трагедией, но и мифологическим трипом

Фото: МТС Медиа

Завязка фильма внушала надежды на худшее. Судите сами. Отвязный мальчишник, который затеял накануне свадьбы юный фотограф Рома (Павел Табаков) с друзьями-хипстерами, завершился похмельным пробуждением среди горы трупов. Вокруг Ромы раскинулись в разнообразных позах трое пацанов плюс «случайная телка», зарезанные или забитые насмерть Роминым фотоаппаратом. В двери коттеджа ломится полиция, а в окне маячит инфернальный персонаж Андрея Мерзликина, изрекающий столь же инфернальную истину: «Это твой кошмар».

Мистический Сергей (Мерзликин) — вообще чемпион фильма по количеству афористических высказываний. «Лучше бы тебе проснуться»,— советует он Роме, запечатанному на 25 лет в колонии строжайшего режима, где начальство его прессует и вербует в стукачи, а колоритные сокамерники Филин (Алексей Труфанов) и Кадык (Антон Макуха) кошмарят. «Зови меня Учителем, что ли»,— аттестует он себя сам, продемонстрировав Роме искусство открывать любые двери в любую реальность, начертав на них что-то вроде пентаграмм. А фразу «Работаем вместе» произносит с боевой интонацией воина-интернационалиста, даром что звучит она не в желтых сирийских, к примеру, песках, а в алых песках Аида.

Да, изначально фильм кажется лютым бредом, неогулаговской «Матрицей». Концлагерным фэнтези, замешанным на пенитенциарной чернухе и модных мотивах постпосткиберпанка. Ну и, естественно, «Ночного дозора», с которым недвусмысленно рифмуется название фильма Андрея Либенсона, ранее известного лишь как автор сериалов.

К тому же вычислить главного злодея, повинного и в геноциде молодых охламонов, и в неправедном осуждении Ромы, да еще и много в чем, труда не составляет. Ну разве будет честный человек ходить по экрану в горчичного цвета пальто, красном галстуке и очках. Еще бы шляпу надел! Однако постепенно выясняется, что с «Ночным режимом» все далеко не так просто, бред обретает вполне внятные сюжетные и, не побоюсь этого слова, архетипические очертания.

Похоже, что отечественное кино нежданно-негаданно научилось работать на территории жесткой фантастики. «Ночной режим» — третий за год примечательный жанровый фильм после философской антиутопии Валерия Фокина «Петрополис», до сих пор тщетно ищущей своего прокатчика, и оголтелого сюрреалистического садомазо Игоря Волошина «Одержимая». Особенность «Ночного режима» в том, что это далеко не первая, но, безусловно, оригинальная интерпретация древнегреческого мифа о рапсоде Орфее, спускающемся в ад за своей любимой женой Эвридикой.

В классической и тоже модернизированной версии «Орфея» (1950) Жана Кокто заглавный герой был богемным поэтом. По версии Либенсона, Орфей-Сергей тоже художник, убийца врачей, повинных в гибели его Эвридики, работающий на зоне электриком и одновременно блуждающий по людским снам. Отличие его от классического Орфея лишь в том, что ему, отягощенному грехом душегубства, нужен невинный посредник, способный пересечь границу ада.

Ад же имеет два, если не три — учитывая «реальную реальность», основанную на лжи и насилии,— уровня. Первый уровень — зона с ее пресс-хатами, провокациями, тихими садистскими расправами на промзоне, заготовкой сокамерников в качестве живых «консервов» на случай побега, фальшивыми подкопами и странной докторшей, потчующей заключенных не менее странными конфетками.

Второй уровень — буйство сюрреалистического дизайна. Какие-то мумии с циферблатами на месте того, что должно было бы быть лицом, предлагающие в обмен на время жизни клиента проникновение в сны его антагонистов. Алые горы над алыми реками, среди которых застыли окаменевшие убийцы. Короче говоря, дурные сны, воплощенные Либенсоном в меру изысканно, в меру отвратительно. Но вот за один отдельный образ — живущий собственной жизнью отрезанный язык стукача — «Ночной режим» достоин приза на любом фестивале фантастических фильмов: и отменный спецэффект, и социальная метафора.

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...