На недоступной в России платформе Netflix вышла дотошная экранизация «Песочного человека», следующая первым двум книгам комикса почти без изменений: без сна, как утверждает Нил Гейман, этот мир лишился бы грезы и отдохновения, оставшись один на один с ужасной действительностью.
Фото: Netflix
Фото: Netflix
В фильме «Асса», созданном на излете застойного морока в 1987-м, увлекавшийся рок-музыкой мальчик Бананан прокламировал свой способ существования как побег от не устраивавшей его реальности: «Я живу в заповедном мире своих снов». В 1989-м, на волне «британского вторжения», Нил Гейман воскресил для DC Comics Песочного человека, или Повелителя снов,— и это была добрая полубожественная сущность в привлекательном обличье рок-звезды — с косой челкой и в камзоле (рисовали его с солиста готик-рок-группы Bauhaus). Забегая вперед стоит сказать, что у Геймана и сама Смерть была сестрой Сна и сущностью вовсе не злой. Приглядывая за утомленными от реальности детьми и взрослыми, Сон сыплет им в глаза песок и насылает на них дрему. В самом первом выпуске комикса про Песочного человека Гейман фантазировал о том, что произойдет, лишись этот мир сна,— и экранизация послушно бредет по пятам теперь уже классического комикса.
Половина сезона опирается на «Прелюдии и ноктюрны» — первую книгу из десяти, вышедших с 1989-го по 1996-й. В ней Сон (Том Стёрридж), один из семи Вечных (другие — это Смерть, Страсть, Страдание, Сумасшествие, Судьба и Сокрушение), случайно становится пленником самоуверенного дурака. Это чародей Родерик Бёрджес (Чарльз Дэнс), нахватавшийся из книг оккультистских практик, но толком не знающий, как их применять. Он хочет пленить Смерть, но неправильно проводит ритуал, и в ловушку попадает ее брат Сон. В стеклянной клетке этот печальный готичный юноша проводит почти целый век. А в это время миллионы людей заболевают «летаргической лихорадкой» — засыпают и забывают проснуться. Вдобавок из царства снов сбегают кошмары, три случайных сна из Старших Арканов. У одного, Коринфянина (Бойд Холбрук), вместо глаз два зубастых рта, и в реальности он становится серийным убийцей, настолько прославленным, что Съезд серийников непременно жаждет заполучить его в качестве почетного гостя. Вот урок первый от Геймана: не нужно воображать себя умнее законов бытия и пытаться противостоять его основам, как это сделал бездарный чародей.
Фото: Netflix
Фото: Netflix
Фото: Netflix
Фото: Netflix
Фото: Netflix
Фото: Netflix
Фото: Netflix
Фото: Netflix
Фото: Netflix
Когда Сну все же удается вырваться на волю, царство его разорено, а магические артефакты пропали. Чтобы вернуть себе мешочек с песком, маску-клюв и волшебный рубин, он встречается с прославленным экзорцистом Джоном Константином. Только в сериале в соответствии с новейшими феминистскими веяниями он превратился в Джоанну (Дженна Коулман), растеряв половину задора и все дурные привычки: подлинный Константин, как мы помним, попадая в ад, радовался тому, что там можно курить. Сон, кстати, тоже прогуляется в ад, чтобы забрать оттуда свою маску, и выдержит поединок с Люцифером. Смешно сказать, но теперь он тоже она, своего рода Люциферка (Гвендолин Кристи), и тут даже непонятно, польстили женщинам создатели сериала или обидели. Но история возвращения волшебных артефактов Сну — второй урок от Геймана: не стоит лишать профессионала его инструментов, отбирать у врача скальпель и обезболивающее, а у пожарных воду. И кому, как не экзорцисту, это знать — да и в аду все, в общем, в курсе.
Артачиться тут может только сумасшедший — и таковой находится. Сын глупого мага Джон Ди (Дэвид Тьюлис) завладевает магическим рубином Сна — с его помощью он мечтает изменить мир. Третий урок от Геймана — это ошибочная затея. Этот мир придуман не вами — не вам его и править. Лучший, стоящий особняком от основной истории эпизод сериала — о том, как Джон Ди принуждает мир отказаться от лжи: что будет, если в пределах даже одной забегаловки люди начнут говорить только правду, мы и увидим (если вкратце — случится кровавый гиньоль). Еще одна совершенно особенная серия посвящена Хобу Гэдлингу (Фердинанд Кингсли) — солдату, воевавшему на Столетней войне, который считает смерть просто дурной привычкой человечества. Ему удается упросить Смерть (Кирби Хауэлл-Баптист) — у Геймана это существо незлобивое и мудрое! — дать ему отсрочку до тех пор, пока ему не надоест жить. И отныне раз в сто лет Хоб и Сон встречаются в одной таверне, чтобы обсудить, например, новую авангардную постановку «Короля Лира». «Идиоты придумали ему счастливый конец!» — сетует Хоб. «Ничего, великие истории со временем всегда возвращаются к своей первоначальной форме»,— отвечает Сон.
Зная это, Гейман не стесняется и сам переиначивать мифологию: Каин и Авель у него вместе воспитывают гаргулий (когда Авель в очередной раз воскресает после братоубийства), Страсть и Сокрушение интригуют, чтобы доказать, что их владения важнее царства Сна,— кругом ходячие метафоры, бережно собранные в уютной гиковской кунсткамере. Критики сетуют, что экранизация вышла слишком осторожная и несмелая и Сон тут больше не настоящая рок-звезда, а будто нарисованная на холсте. Но потрясений нам и так хватает: где еще прятаться от ужасной реальности, как не в заповедном мире своих или чужих снов?
Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram