Большой театр приступил к работе над оперой Джакомо Пуччини "Мадам Баттерфляй", премьера которой запланирована на июнь. Автор спектакля великий американский режиссер РОБЕРТ УИЛСОН только что побывал в Москве. Он провел первую репетицию и успел ответить на вопросы РОМАНА Ъ-ДОЛЖАНСКОГО.
— Вы же далеко не первый раз будете ставить "Мадам Баттерфляй"...— Не то слово! Мне кажется, что эта опера меня просто преследует. По-моему, на моем могильном камне будет написано: Боб Уилсон, который всю жизнь ставил "Мадам Баттерфляй".
— Когда же вы впервые ее ставили?— Началось все очень давно, еще в середине 70-х годов. Я тогда сделал в Нью-Йорке спектакль "Эйнштейн на пляже", он имел успех, и поэтому руководство "Метрополитен-опера" обратилось ко мне с предложением поставить оперу. Я им ответил, что с удовольствием сделал бы что-то с первой леди джаза Эллой Фицджеральд. Мне показалось, что ее интересно было бы вывести на оперную сцену, это могло бы стать настоящим событием в музыкальной истории. Но руководство "Метрополитен-опера" решило, что публика может неправильно понять ее появление. Сделайте "Мадам Баттерфляй", предложили они. Я был не в восторге: музыка Пуччини мне казалась слишком сладкой и сентиментальной. Но в итоге пришлось все-таки выполнить заказ и поставить, что просили.
— Была, кажется, еще и парижская история?— Когда в Париже открывалась Opera Bastille, меня попросили сделать что-то для открытия. Французы тоже захотели именно "Мадам Баттерфляй", я сказал — нет, не хочу. В конце концов, меня все-таки уговорили. Но я предупредил, что сделаю ее в минималистском стиле, без всякого мусора, который публика хочет увидеть при постановке столь популярной оперы. Иначе, мне кажется, Пуччини звучит невыносимо плаксиво и поверхностно. Сладости музыки нужно противопоставить четкость и строгость сценической формы, тогда, возможно, история про покинутую гейшу станет по-настоящему трогательной. Ну, в Париже случился гро-о-о-мадный успех! И покатилось: стали звать именно с "Баттерфляй" в Италию, в Брюссель, в Японию...
— Когда Большой театр обратился с аналогичным предложением, вы не пытались предложить что-то еще?
— Да, предлагал другие названия, может быть, что-то русское. Но, я же вам сказал, это моя судьба.
— Вы провели сейчас в Москве всего сутки. Успели порепетировать с солистами?
— Я провел что-то вроде мастер-класса не столько с солистами, сколько с хором. Когда я приезжаю, например, в Париж, я знаю, что музыканты и певцы более или менее знакомы с моими работами. Они знают, как работает Уилсон. Наверное, многие ненавидят мой стиль, но знают его. Здесь другая ситуация, и мне пришлось просто рассказать о принципах работы. Мне показалось, что исполнители были открыты и что они готовы сделать все, чтобы спектакль получился.
— Ваш спектакль будет идти на сцене филиала Большого. Хотя по статусу вам полагалась бы главная сцена театра. Вы не поднимали этот вопрос?
— В главном здании спектакль не получился бы по техническим причинам: световое оборудование филиала более современно. Сцена мне очень понравилась, хотя архитектура и оформление зрительской части нового театра показались мне странно старомодными. Его ведь построили совсем недавно?
— Да, но архитектуру уже не изменить. А практика работы театра поддается корректировке. Последняя премьера "Фальстафа" Джорджо Стрелера в Большом показала, что не так просто переносить сюда какую-то знаменитую зарубежную постановку. Соединение режиссерской партитуры с солистами и оркестром иногда выглядит лишь механическим совмещением.
— Мне не хотелось бы просто импортировать свою старую постановку. Понимаю, что предстоит большая работа. Обычно я доверяю большую часть работы по переносу старых спектаклей своим ассистентам. Но в Москве надеюсь многое сделать сам, поэтому я проведу здесь несколько недель перед премьерой. Вообще везде свои сложности. Я прилетел сюда из Осло, где только что выпустил "Пер Гюнта" Ибсена в Национальном театре. Так вот, в Норвегии пришлось изрядно повоевать с местными профсоюзами, которые, например, запрещают артистам репетировать больше четырех часов в день. Даже если сами актеры согласны порепетировать подольше и не требуют никаких сверхурочных. Им просто интересно работать! Эти профсоюзы так достали меня мелочными ограничениями на каждом шагу, что в один прекрасный день я просто остановил репетицию, потребовал собрать на сцене весь персонал театра, от директора до техников и вахтеров, и потом полчаса орал, что ненавижу социализм.