Избистая тема

ФОТО: СЕРГЕЙ СЕМЕНОВ
       Решением Валентины Матвиенко дом Анны Ахматовой останется дачей Валерия Попова
  
       Московская интеллигенция попыталась сделать музей Анны Ахматовой из ее домика в поселке Комарово. Неожиданно она столкнулась с сопротивлением — петербургский Литфонд борется против превращения дач в музеи. Точно так же в советские времена московский Литфонд боролся против музея Пастернака. Рассказывает Григорий Ревзин.

В 200З году поэт Дмитрий Бобышев привез знакомого бизнесмена Александра Жукова в Комарово на дачу, где с 1955 по 1965 год жила Анна Ахматова. Туда всех возят. Это курортная зона Петербурга, там приблизительно 30 санаториев, и каждый предлагает в программе "поездку в Комарово с осмотром могилы Ахматовой на комаровском кладбище и ее дачи в писательском поселке". В день приезжает до десяти автобусов человек по тридцать-сорок. Все идут смотреть могилу, потом дом.
       Ахматова называла дом будкой. "Будка" казалась ей тесной, но теперь там живут две семьи — поэта Игоря Кравченко и писателя Валерия Попова. Константин Крикунов, корреспондент газеты "Ленинградская здравница", так описывает посещение:
       "Приезжают экскурсанты и показывают пальцами на Нонну, жену Валерия Попова.
       — Это кто? Это дочка Ахматовой. А этого мы не знаем. Наверное, ее муж".
  Для музея, уверен Анатолий Найман (вверху), нужно совсем немного: стол, который здесь был (внизу) или такой же, матрас, подпертый вместо одной ножки тремя кирпичами, полка из струганой доски и радиоприемник "Рекорд"
Муж "дочки" занимает ту комнату, где жила Анна Ахматова, и избранных людей пускает внутрь. Поэт Бобышев — один из четверки молодых поэтов, которых Анна Ахматова привечала; тремя другими были нобелевский лауреат Иосиф Бродский, переводчик Туркменбаши Евгений Рейн и писатель Анатолий Найман. Дмитрия Бобышева с Александром Жуковым пустили внутрь, и бизнесмен Жуков ужаснулся.
       Ужаснулся тому, что дом сгнил, прогнили балки, упал находящийся внутри дома туалет. Он решил оплатить реконструкцию дома, и после переговоров с Литфондом и писателем Поповым, председателем Союза писателей Санкт-Петербурга и петербургского ПЕН-клуба, ему это удалось. Дом отреставрировали. Возник вопрос, что делать дальше.
       Александр Жуков привлек Анатолия Наймана, и тот обратился к губернатору Санкт-Петербурга Матвиенко с письмом, предложив сделать тут музей Ахматовой. Это вызвало переполох.
       Валентина Матвиенко переадресовала предложение в Союз писателей, то есть тому же Валерию Попову, а также в музей Ахматовой в Фонтанном доме. Директор музея Нина Попова (однофамилица писателя) подготовила ответ, легший в основу ответа губернатора: "Создание музея в поселке Комарово, дальнем пригороде Санкт-Петербурга, не представляется целесообразным, поскольку потребует значительных финансовых затрат на обеспечение охраны, противопожарной и антитеррористической безопасности. Размеры комнат не позволяют создать полноценную музейную экспозицию. В настоящее время Литературным фондом предложен более целесообразный вариант решения этого вопроса. В служебном корпусе Дома творчества планируется создание экспозиции, посвященной 'комаровскому периоду' жизни и творчества А. А. Ахматовой".
       История, странная своей повторяемостью. Когда в Переделкине организовывались музеи Пастернака и Чуковского, первоначальные ответы властей на инициативы по их созданию совпадали с приведенным выше почти дословно. Это частные дома, они расположены в дальних пригородах, граждане не поедут (хотя от экскурсий отбоя нет), дома не предназначены для организации экскурсионной работы, создание музея потребует значительного финансирования. И вообще более целесообразно организовать экспозиции, посвященные творчеству писателей, в красном уголке в Доме творчества.
       Но там было очевидное различие. Пастернак был фигурой для советской власти крайне неудобной, Чуковский — тоже, а его дочь Лидия Корнеевна, организовывавшая этот музей,— прямо враждебной. Дачи принадлежали Литфонду, и на них претендовали другие советские писатели. А после смерти Пастернака и Чуковского на дачах оставались их родственники — писатели считали, что единственной целью организации музеев является закрепление дач за родней. Мемориальная сторона вопроса казалась им малосущественной и даже возмущала нарушением принципа писательского равенства в плане признания таланта. Если этим музей, то тогда всем музеи. Вон красный уголок, пусть там и пылится мемориальная экспозиция, а живой литературе нужно помещение.
Здесь вроде бы все иначе. Никаких родственников Ахматовой, желающих и дальше жить на ее даче, нет. Валерий Попов, хотя и является председателем Союза петербургских писателей, к Ахматовой относится совсем не так, как совписы к Пастернаку и Чуковскому. И писатель это совсем другого, несоветского свойства, прямо-таки прекрасный писатель, несмотря на занимаемую должность. Трудно понять, как он себя чувствует, когда по 10 экскурсий в день принимают его за мужа несуществующей дочери Ахматовой. Это даже и обидно: почему не за несуществующего сына с женой?
       Материальная сторона вопроса тоже отличается. Это вовсе не роскошные дачи Пастернака и Чуковского, это очень бедный дощатый финский домик с одной комнатой и еще с соседом Игорем Кравченко на веранде. У них одна печка на двоих — если поэт не затопит, то прозаик мерзнет. Для организации музея никаких государственных средств не требуется. Александр Жуков заявил корреспонденту "Власти", что готов выстроить такой же дом рядом с ахматовским в компенсацию Литфонду и взять на себя расходы по организации музея. Есть, конечно, еще расходы на его обслуживание, но если делать экспозицию в Доме творчества, то там тоже нужен смотритель. Казалось бы, ничего общего, но результат тождественный: постсоветские писатели повторяют советских с точностью до запятой. Разве что втирание очков начальству по поводу антисоветской направленности музеев заменилось втиранием очков по поводу необходимости организации режима антитеррористической безопасности.
       Валерий Попов, объясняя мне, почему нельзя организовать музей в ахматовской "будке", говорил, что, если пускать через нее по 300 человек в день, она развалится за сезон. Я слушал, соглашался и вспоминал музей Петрарки в городе Арква-Петрарка под Падуей, в котором случайно оказался полгода назад. Дом там Петрарка купил в 1370 году, его перестроили в XVI веке, но его комната считается сохранившейся. Комната на втором этаже, деревянные перекрытия 400-летней давности, обстановки, естественно, не осталось. Экскурсии туда приезжают раз в час. У кассы фотография комнаты, показывающая, что там ничего интересного нет, и билеты €50: хотите — смотрите. Проблема посещаемости решается на раз — в день находится не больше 10 желающих.
       Когда писатель Попов описывает, как сегодня живут писатели в Комарове, то прямо плакать хочется. Вокруг ахматовской дачи еще четыре таких же коттеджа — все разваливаются, сгнили, Александра Жукова на них не нашлось, у Литфонда, понятно, денег нет. "Тут особая атмосфера,— говорил Попов.— Здесь нет нуворишей, нет отвратительных новорусских вилл. Писатели сидят на верандах, стучат пишущие машинки. Это особый дух, его нельзя терять". Видимо, это одно из последних мест на земле, где еще стучат пишущие машинки.
       Прелесть заключается в том, что этот высокодуховный колхоз имени Ахматовой стоит больших денег. Обнаруживается это элементарно. Достаточно поискать в интернете не слова "Комарово, Ахматова" — на это откликаются рассказы о духовных материях,— а "Комарово, недвижимость". Сотка тут стоит от $25 тыс., в соседних поселках — от $15 тыс. В объявлениях риэлтеров первым пунктом стоит: "Рядом дача Анны Ахматовой". То же самое, кстати, происходит и в Переделкине, где сотка стоит от $50 тыс., а в 10 км — от $10 тыс. Опять же первые строки в объявлениях: "Рядом музеи Пастернака, Чуковского".
       Да и все эти 30 санаториев на побережье, они-то чем завлекают отдыхающих? Ровно тем же — рядом дача Анны Ахматовой. По нормальной логике это не Александру Жукову, а им нужно было бы оплачивать реконструкцию и еще доплачивать писателям за то, что они живут вокруг и стучат на пишмашинках, создавая удивительную звуковую атмосферу. Ведь нигде больше такого не услышишь.
       В Тарусе, где жила в детстве Марина Цветаева, есть ее музей. Там был дом, который снимала ее семья, и он разрушен. Но любой культурный человек, попадающий в Тарусу, интересуется, где тут был дом Марины Цветаевой. В результате был куплен соседний дом, в котором Цветаева никогда не жила, и там решили сделать экспозицию. Пока делали, этот дом тоже рухнул, и его выстроили заново. Теперь там музей — нет подлинного дома, нет подлинной обстановки, но музей есть. Просто потому, что ценность этого места определяется тем, что здесь жила Марина Цветаева.
       Ценность Комарова определяется тем, что здесь жила Анна Ахматова: и абстрактная культурная ценность, и ценность как цена земли. Поэтому легко предположить, что будет дальше. Финские домики 40-летней давности скоро развалятся независимо от того, успеют ли их как-нибудь приватизировать. Останется только "будка" Ахматовой, потому что надо же что-то предъявлять гражданам. Если она тоже рухнет, то будет выстроена новая "будка". Рано или поздно в ней будет организован музей в обеспечение ахматовского брэнда.
       Но, как выясняется, сейчас, когда еще живы те, кто бывал там у Ахматовой, помнят, как что стояло и какого цвета были обои,— еще рано. Сейчас еще есть большая проблема: нужно организовать в "будке" режим антитеррористической безопасности.
       
"Дайте мне другую дачу"
       История с музеем Анны Ахматовой вполне типична. Схожие проблемы возникли, например, при создании в подмосковном Переделкине музея Бориса Пастернака. Вот что пишет в своих воспоминаниях Владимир Карпов, первый секретарь Союза писателей СССР с 1986 по 1991 год.
       
       После публикации романа ("Доктор Живаго".— "Власть") в "Новом мире" и восстановления Пастернака членом Союза писателей СССР возник вопрос о создании музея на даче, которую он арендовал и где умер в 1960 году. Это был беспрецедентный случай. Если подходить по этому принципу, то дачи многих не менее именитых писателей надо превращать в персональные музеи, и городок вообще превратится в музейный заповедник. Этого допустить, конечно же, нельзя. Искал я выход в создании в Переделкине большого музея, в котором были бы залы Паустовского, Федина, Пастернака и других выдающихся писателей. Подобрал земельный участок для возведения 2-3-этажного здания на улице Горького, большой — гектара два, ровный. Но принадлежал он лесхозу, который выращивал на нем саженцы елочек... Лесхоз категорически отказал нам в продаже или сдаче в долгосрочную аренду этого земельного участка. Союз писателей, являясь официальной общественной организацией, взятки давать не мог... Все-таки решили в порядке исключения выделить дачу Пастернака под музей его имени. Но неожиданно возникло серьезное препятствие. Заявил претензию на эту дачу Чингиз Торекулович Айтматов. Вполне логично он говорил о том, что является писателем с мировой известностью, а дачи в Переделкине у него нет. (Юридически она Айтматову не полагалась: тому, у кого были собственные дачи в других местах, аренда в Переделкине запрещалась, а у него была дача в Киргизии — и не одна.) Но Чингиз Торекулович — человек очень напористый, он убеждал руководство Литфонда, опираясь на свой авторитет и популярность. Обратились ко мне за помощью. Я пригласил Айтматова на беседу и сказал ему следующее:
       — Чингиз, вы знаете, какие страсти кипят в прессе вокруг создания музея Пастернака. Если мы не создадим его музей, потому что дачу занял Чингиз Айтматов, будут пачкать ваше имя. Зачем вам такая хула?
       Чингиз задумался. Сказал, что я, пожалуй, прав.
       — Но тогда дайте мне другую дачу...
       В общем, Чингизу Айтматову дачу выделили. (Он и по сей день ею владеет, хотя является дипломатом, в ней не живет, к тому же теперь он иностранец — гражданин Киргизии. Но из уважения к его таланту аренды не лишают.)
       Музей Пастернака мы все же создали... Музей был торжественно открыт к 100-летию Пастернака в 1990 году.
       
"Это готовый музей"
       Поэт Анатолий Найман, инициатор создания дома-музея Анны Ахматовой в Комарове
       В Комарове жили многие известные люди — Шостакович, Шварц, Лихачев, но для них это просто дачи. Для Ахматовой это ее стихи. Я говорю о музее вот почему. Сегодня, когда "будка" отреставрирована, она буквально такая, как была при Ахматовой. Там ничего не нужно делать. Нужно поставить стол, который здесь был или такой же, матрас, подпертый вместо одной ножки тремя кирпичами, повесить полку из струганой доски, на которой у нее стоял Гораций, и радиоприемник "Рекорд". Все, больше у нее ничего не было.
       У нас много домов писателей. Музей-квартира Блока, музей-квартира Пушкина на Мойке. Там нет ничего подлинного, все делается заново. Даже музей Ахматовой в Фонтанном доме такой же. У нее там была одна комната, остальные занимали разные люди, так или иначе связанные с семейством Пунина. Его первая жена, его дочь с мужем, домработница, сын домработницы с женой, их дети — это была классическая коммуналка. А выглядит это сегодня как роскошная буржуазная квартира, и вот как будто бы так жила Ахматова. А "будка" — это ее реальные условия, это настоящее состояние быта, в котором она жила.
       
"Это было место пересечения очень многого"
       Писатель Василий Аксенов, бывавший в "будке" Ахматовой при жизни хозяйки
       Я попал в этот дом очень давно, лет 40 назад. Он меня поразил. Там сидела какая-то компания у костра перед домом, пели под гитару, танцевали, по-моему, даже была какая-то цыганка. Я решил, что не туда заехал. Потом на крыльце появились Ахматова и Анатолий Найман. Он ей сказал: "Это Василий Аксенов, московский прозаик". А она величественно ответила: "Пусть подойдет!" Невероятное сочетание этого костра и этой формулировки — будто мы во дворце.
       Это было место пересечения очень многого: тех молодых людей, которые пришли в 60-е годы (Бродского, Наймана), и Ахматовой, пришедшей из прошлого времени; Ахматовой с ее всемирной славой начала 60-х годов, этих мировых знаменитостей, этой невероятной советской бедности жизни. Очень важно запомнить, как все это было. Я думаю, музей здесь необходим, но нужно, чтобы были люди рядом.
       Вообще, из всех музеев писателей, в которых я был, я думаю, лучшим был музей Максимилиана Волошина в Коктебеле. Не знаю, в каком он сейчас состоянии, но тогда это было лучшее. Потому что, с одной стороны, там был музей, а с другой — рядом жили какие-то писатели, художники, и это создавало атмосферу. Пусть не ту, которая была при Волошине, но какую-то продолжающую это творческую атмосферу. Это очень важно.
       
"Это все принципиально решаемо"
       Бизнесмен Александр Жуков, отреставрировавший "будку" Анны Ахматовой
       Я был в ахматовском доме 20 лет назад, тогда там жил поэт Ким Рыжов. Дом был в нормальном состоянии. А когда я оказался там три года назад благодаря Евгению Бобышеву, я просто ужаснулся. Дом сгнил. Я думаю, он бы простоял еще год-два, потом бы там просто рухнула крыша.
       На сегодня, я считаю, я свою миссию выполнил. Дом отремонтирован, и непосредственно ему ничто не угрожает. Что же касается музея, то, естественно, если удастся это решение пробить, я возьму на себя расходы по его организации. Но для этого прежде всего нужно согласие Литфонда и согласие властей города. Пока этого нет. Те вопросы, которые ставит в своем ответе на инициативу Анатолия Наймана губернатор Валентина Матвиенко, мне кажется, можно решить. Можно построить еще один такой же дом и переселить туда писателей, а в "будке" сделать музей, создав и коммуникации, и охрану. Позиция Литфонда представляется мне более сложной. В Переделкине под Москвой, как мне говорили, многие писательские дачи приватизированы, и, мне кажется, они надеются на нечто подобное, в том числе и в отношении ахматовского дома.
       Серьезная проблема — это и те писатели, которые живут в самом доме — Игорь Кравченко и Валерий Попов — и вокруг. Необходимо, чтобы их интересы не пострадали. Мне кажется, музей может нормально существовать, только если писатели будут его поддерживать. Нам необходимо придти к согласию.
       
"'Будка' не должна быть погублена"
       Писатель Валерий Попов, живущий в "будке" Анны Ахматовой
       Я прежде всего хочу выразить глубокую благодарность Александру Жукову. "Будка" была в ужасном состоянии, он абсолютно бескорыстно дал деньги на ее ремонт. Сегодня дому Ахматовой ничего не угрожает. Ничего, кроме идеи превратить его в музей. Судите сами. Летом к дому подъезжает до 10 автобусов с экскурсантами в день, то есть около 200 человек. Ахматова говорила, что архитектору, который соорудил этот дом, нужно поставить памятник, что это самое нелепое строение в мире: в нем всего одна комната размером метров 15, остальное — коридоры, кладовки, подсобки. Все это сделано из фанеры. Я не понимаю, как там может идти экскурсия человек в 40. Я уже не говорю, что они все разнесут. Они просто не поместятся!
       Это дорогое удовольствие. Нужно возместить Литфонду потерю дома. Нужно как-то решать вопрос с соседними домами, где тоже живут писатели. Тут очень маленькая территория, все рядом, и, если через все это пойдут люди, как тогда работать. Конечно, можно построить другие дома для писателей где-то рядом, всех туда перевезти. Но я не понимаю зачем.
       Давайте встанем на музейную точку зрения. Единственное, что тут есть подлинного,— сама эта "будка". Никакой ахматовской обстановки не сохранилось. Чтобы пустить туда толпу народа, нужно все перестроить, обеспечить проходы, охрану — все, что должен иметь музей. То есть уничтожить подлинную вещь, чтобы люди пришли и посмотрели на муляжи, изображающие время, когда она жила. Зачем это нужно?
       
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...