На рубеже XIX─XX веков архитекторы модерна сознавали свою второплановость по отношению к петербургской классике ничуть не меньше, чем неоклассицисты 1900─1910-х. Выход зодчие начала прошлого века искали в новом отношении к материалу. По мнению обозревателя "Ъ-Дома" АЛЕКСЕЯ ЛЕПОРКА, поскольку в начале XXI века архитектурная мысль вновь оказалась в известном тупике, воспоминание о "материальных шалостях" прошлого века полезно как никогда.
Исторически Петербургу не повезло — в окрестностях наших красивого камня не так уж много. Близок был лишь пудостский камень, он легок в обработке, но плох в эксплуатации — пористый и нестойкий к нашему климату. Гранит вплоть до присоединения Финляндии тоже уж очень активно не использовался, да и потом, он был достаточно дорог. Оттого петербургская архитектура XVIII века бедна на разнообразные материалы. Для европейской метрополии два мраморных дворца (главный, княгини Юрьевской на Гагаринской улице, да плюс еще полфасада Михайловского замка со стороны Коннетабля) и два каменных собора — совсем негусто. Даже в середине XIX века настоящий камень оставался материалом исключительным. Его лишь иногда использовали как вкрапление. Но при этом он производит забавное впечатление вывезенного из теплых стран трофея. Взять, к примеру, колонны Ново-Михайловского дворца на Дворцовой набережной, 18, — на фоне оштукатуренного фасада и массы лепнины белые колонны каррарского мрамора выглядят как краденые. А так — почти везде одна штукатурка. Снег на капителях и фронтонах, карнизах, все отмокает, рушится. Об этом еще Гоголь писал. Штукатурка к концу классицизма и привела.
Понятно, что только развитие капитализма в России, индустриализация, появление железных дорог и накопление капиталов могли привести к переменам. Как только у архитекторов появился выбор, они задумались о функциональности материала в здешнем климате. Таким образом, они весьма успешно решили две важнейшие задачи — декоративную и утилитарную, научившись сочетать красоту и долговечность. Уже поздний классицизм обратил свой взор на кирпич. Традиция эта пришла в Петербург через немецкую, точнее прусскую архитектуру, и прежде всего К. Ф. Шинкеля. Именно он в 1820─1830-е годы заинтересовался кирпичом, как дешевым, не требующим дополнительной облицовки материалом для функциональных построек — казарм, складов, мастерских (подсмотрев это в Англии). С другой стороны, кирпич оказался идеальным материалом для неоготики.
Традиции немецкого Средневековья на петербургской почве прижились очень быстро. Местные архитекторы смекнули, что кирпич бывает разный и дает массу возможностей — школа В. Шретера и И. Китнера тому блестящее свидетельство. К концу XIX века увлечение кирпичом породило массу вариантов: кирпичи разных цветов и форм использовались как для создания строгих плоскостей индустриальных сооружений, так и для создания самых разнообразных орнаментов. Другая традиция была русской — керамика, изразцы и т. д., и т. п. Абсолютно замечательный пример их использования в архитектуре — Спас на Крови. Но применялись такие материалы и для отделки фасадов домов, что придавало им вид поистине сказочный — таков, например, "пряничный" фасад дома 11 на Колокольной улице архитектора Н. Никонова.
Игры архитекторов с различными материалами достигли своего апогея в эпоху модерна. Достаточно пройтись по Каменноостровскому проспекту, чтобы увидеть десятки вариантов подхода к решению фасада — штукатурки разных типов и модификаций, натуральный камень с разнообразными поверхностями — полированными, матовыми, гладкими, рельефными. Плитки, вставки, литые каменные рельефы. От кшесинских плиток, балконных паучков и лидвалевских рельефных зверушек до керамического сияния мечети и благородных неоклассических поверхностей. Причем часто самые малоизвестные дома показывают редкую изобретательность архитекторов, стоит только присмотреться (к примеру, Каменноостровский, 22 и 24). Домами Васильева и Бубыря любуешься, даже когда они в плохом состоянии: столько там выдумки и северной кутерьмы. Тогда же в нашем городе выросли и новые гранитные громады банков в районе Морских улиц, офисы крупных компаний и даже гранитные жилые дома (Каменноостровский, 63 и 65), архитекторы стали чаще использовать привозной песчаник.
В советское время мастера конструктивизма еще пытались отдавать дань фактуре, были даже эксперименты и шероховатые изыски, выражавшиеся в использовании цементных штукатурок с разными добавками. Но дешевые материалы, угодные плановой экономике, все со временем погубили. И нельзя сказать, что постсоветская архитектура от этого быстро освободилась. Настоящего наслаждения материалом и игры с ним все еще нет. Архитектурная мысль еще живет в рамках советского универмага и стройбазы. Возникает ощущение, что и у приличного портного никогда ничего не шили. А ведь и в советские времена хороший портной знал, где ткань достать. Впрочем, в последние годы наслаждение материалом начало возвращаться. Сегодня наша архитектура уже пытается как-то себя пробовать в данном направлении — правда, не очень уверенно, но вполне симптоматично. На Староневском, 137, вырос громадный жилой дом мастерской Герасимова, в котором использован не только привычный гранит, но и керамические плитки. Реконструированный завод "Вибратор" на Петроградской набережной — еще более примечателен. Часть его, почти на углу улицы Куйбышева, — представляет собой обновленный сталинский дом со спокойной, но очень качественной мансардой с кубическими башенками, главный же корпус покрыт вполне стильными цветными алюминиевыми панелями и стеклом.
На этом фоне несколько абсурдно смотрится новый корпус Госбанка на углу набережной Фонтанки и улицы Ломоносова. По Фонтанке — штукатурная имитации XIX века (это, чтобы КГИОП радовался), а за углом, по улице Ломоносова, наблюдается странное сочетание гранитного фасада и стекла на прозрачных креплениях: постмодерн плюс хай-тек (чтобы сразу показать образованность). Выглядит это курьезно — стальные тросики и крепления совершенно нефункциональны и сделаны для украшения, что для самой идеи хай-тека оскорбительно.
Очевидно, что от штукатурки мы уходим. Появляется довольно много зданий из стекла, правда, по большей части в стиле saraykin-stroy. Настоящий хай-тек типа Н. Фостера, Р. Роджерса, Р. Пьяно дорог, но и выглядит иначе — их постройки сиятельны во всех смыслах слова. Но, если действовать с умом, его можно грамотно имитировать. Все дело в качестве стекла, углах подвески, стяжках, креплениях. Взять, к примеру, блок Helsinki Sanomat рядом с вокзалом в Хельсинки или штаб-квартиру Nokia там же: новых идей нет, но есть прозрачная ясная форма на современном каркасе.
Кстати, тот же Пьяно часто вводит в отделку керамическую плитку (Потсдамер Платц в Берлине, жилые дома в Лионе), теплый оттенок спасает эти здания от скуки жесткой формы. Роджерс построил там же на Потсдамер Платц фасад Daimler Chrysler — весь из крашеных алюминиевых панелей, не шедевр, но вполне веселое сооружение. Удачнее всего с материалами экспериментируют Херцог и де Мерон (H&deM), а также Доминик Перро. Умные стеклянные фасады Херцога и де Мерона неудержимо притягивают — стекло разных цветов и металлические подложки под ним создают завораживающий эффект. Фармацевтический институт в Базеле сияет драгоценным изумрудом на тихой и скучной швейцарской улице. Для них это стекло — напоминание об аптечных пузырьках, для нас — о пиве. Поэтому офис какой-нибудь пивной компании, решенный в таком стиле, мог бы стать ответом на все дискредитирующие напиток законы. Кстати, разноцветные фольга под стеклом — это и петербургская традиция: еще Растрелли использовал данный прием при оформлении в столбовых залах Екатерининского дворца, а Камерон — для украшения синей стеклянной мебели. Еще одна фишка H&deM — отпечатки на бетонных плитах, стекле и поликарбонатных панелях. Один из главных шедевров архитектуры конца XX века — библиотека в Эбервальде, недалеко от Берлина. Ее фасад сплошь покрыт плитами с монохромными отпечатками разных картин и фотографий. Не только зверски красиво, но и символично: библиотека, как склад всяких любопытных знаний, порядка в их размещении нет — веселый ответ внутреннему распорядку. Столь же восхитительна сигнальная башня H&deM на железнодорожной станции в Базеле: бетонный куб в коконе из тонких медных полосок. Днем сияет медный кристалл, ночью сквозь полосочки просвечивает начинка. И это не просто игрушка: медь защищает электронику от помех. Другой иконой новой архитектуры стала винодельня, построенная H&deM в Калифорнии, вся составленная из угрюмых габионов (сетчатых ящиков с камнями, их и у нас для укрепления дорог применяют).
Последний шедевр H&deM — театр танца Лабана в Лондоне. Это мерцающее и нежное здание простой и ясной формы в прежде заброшенном районе Лондона, его стены имеют строение "сэндвича": внутри стекло, а снаружи — тонированные поликарбонатные плиты, получилась прямо-таки тернеровская акварель. Отражения в зеркальности тонких металлических пластин стен завода Aplix под Нантом, построенного господином Перро, нежнее пейзажей Левитана. Тот же Перро и Жан Нувель любят использовать в своих фасадах металлические сети или решетки, особенно на функциональных частях зданий, что наряду с холодком вносит и любопытный мерцающий эффект. Понятно, что на это можно возразить — хрупко, нестойко, у нас вообще невозможно, да и требует ухода. Но, если честно, то, во-первых, не так уж и дорого, а уход — вопрос организации. К тому же наряду с H&deM и другие известные швейцарцы — мастерские Gigon/Guyer, например, а также Diener&Diener — удачно экспериментируют не только со стеклом, но и с бетоном — получаются несколько аскетивные, но стильные и неприхотливые здания.
Словом, вариантов — море, от добропорядочных и скучных (гранит) до современных и, может быть, скоропортящихся, но эффектных. Но это, как с одеждой — Zegna и Benetton хороши для разных случаев. Кстати, в данном вопросе за последние пятнадцать лет менталитет бывшего советского человека проделал колоссальную эволюцию — в большинстве своем люди состоятельные уже отличают базарную моду от настоящей. В отделке интерьеров этот путь также быстро и решительно пройден. Пора и в зданиях переходить к чему-то более достойному. На первом этапе игра с различными материалами — вполне здравый путь. Если новой, современной формы не придумать, а повторять старое надоело, можно вспомнить о ремесле. Это не будет ни преступлением перед петербургской традицией, ни арьергардом по отношению к мировой моде. И для первой, и для второй материал — вещь интересная и значимая.
