выставка шаржи
В Петербурге в Музее Владимира Набокова открылась выставка шаржей Дэвида Левина — известного американского карикатуриста, многолетнего сотрудника The New York Review of Books. Малосимпатичные лица мастеров мировой культуры рассматривала АННА Ъ-ТОЛСТОВА.
Уверенная линия, четкий штрих, огромная башка на тщедушном тельце — вот и вышел человечек. Вернее, человечище, потому что герои Дэвида Левина, как правило, великие. Что вполне естественно: бессменный шаржист The New York Review of Books, Левин рисовал богатых и знаменитых также для Time, Playboy, Newsweek, Esquire, The Nation и New Yorker, а там по мелочам не размениваются. В конце концов и сам стал богатым и знаменитым: к биографии неизменно прилагается длиннющий список наград (в том числе орден Почетного легиона) и счастливых обладателей левиновских рисунков (в том числе Метрополитен-музей). Левину сейчас под восемьдесят, пятьдесят из них он рисует шаржи. В итоге получилось что-то порядка двух с половиной тысяч работ. Три десятка, 1960-1980-х годов, художник сам отобрал для своей первой выставки в России — в набоковском музее.
Амплитуда широка — от Рембрандта ван Рейна до Фреда Астера, паноптикум узнаваемых без всякой подписи "селебритиз" от мировой художественной культуры, будто со всеми художник был на короткой ноге. Авторский отбор налицо: половина героев — русские, половина из них — писатели. Старец-мизантроп с бульдожьей физиономией — Достоевский. Сумасшедший пророк, заросший бородой по самые глаза,— Толстой. Брюзга-интеллигент в пенсне и шляпе — Чехов. Богемная цыганка с гордым профилем попугая — Анна Ахматова. Лихой парень в папахе на лошади, уткнувшейся мордой в пишущую машинку,— Бабель. Галерея русских писателей выглядит так, как будто это иллюстрации к истории русской литературы, написанной задиристым биографом Чернышевского из набоковского "Дара". Хотя, может, именно такие образы и оставались в головах среднестатистического американского студента после курса русской литературы, читанного самим Владимиром Владимировичем. В общем, человек национал-патриотических убеждений сразу определит: вот они — западные истоки таких клеветнических, порочащих российскую духовность произведений, как "Голубое сало".
Впрочем, никто не собирался задевать национальную гордость великороссов. "Своих" Дэвид Левин тоже не щадит: один лошадиный оскал здоровяка Хемингуэя стоит бороды Толстого и профиля Ахматовой вместе взятых. Просто это такой быстрый способ конвертировать культурных богов в поп-идолов: характерная черта — лица или биографии — и готова иконка. Пруст в постели с чашечкой чая — разумеется, в воспоминаниях о пирожном мадлен. Джексон Поллок с сигаретой в зубах, всем корпусом отвернувшийся от зрителя,— надо полагать, справляет нужду прямо в камин в гостиной Пэгги Гуггенхайм. Грубо говоря, все это не так уж сильно отличается от советских карикатур на абстракционистов из "Крокодила" хрущевских времен, только пафос другой: вместо разоблачения — панибратский юмор для в меру образованной публики. Но хоть пафос и другой — принцип заказа по большому счету тот же. А социальный это заказ или политический — с точки зрения вечности не так уж важно.