Юрий Сапрыкин «Сергей Соловьев»
Издательство Сеанс
Фото: Сеанс
Фото: Сеанс
Книга журналиста Юрия Сапрыкина была написана еще при жизни Сергея Соловьева, во многом — в диалоге с ним, а вышла через три месяца после смерти режиссера. Сапрыкин успел дописать предисловие, в котором прощается со своим героем, но в самой книге нет некрологического тона, преобладает веселое возбуждение с легким оттенком печали — настроение соловьевских картин. Сапрыкин — не киновед и не кинокритик. Его главная специальность и любимый предмет рассуждений — дух времени. Кинематограф Соловьева здесь — идеальный объект. Ранние задумчивые экранизации классики («Семейное счастье», «Егор Булычов и другие»), застойные подростковые идиллии с их ласковым, томным безвременьем («Сто дней после детства», «Наследница по прямой»), перестроечные трагифарсы с китчевой эклектикой, чувством вседозволенности и растерянности перед будущим («Асса», «Черная роза — эмблема печали, красная роза — эмблема любви») — все они разными средствами ловят эпоху с ее надеждами и разочарованиями, глупыми прихотями и высокими страстями — консервируют время в чудесные медальоны, способные и вызвать усмешку, и разбудоражить сердце. Книга Сапрыкина написана максимально преданным зрителем Соловьева и в первую очередь для таких же верных поклонников. Но даже если не вполне разделять этот культ, нежность автора к герою заразительна.
Олег Ковалов «Лариса Шепитько»
Издательство Сеанс
Фото: Сеанс
Фото: Сеанс
Вышедшая почти одновременно с сапрыкинской — еще одна книга в той же серии «Сеанс. Лица». Если читать их в паре, возникает разительный контраст. Он касается прежде всего героев. Они — современники, но будто бы принадлежат разным эпохам. Соловьев — воплощение советского постмодерна, гуру лирического пастиша и мягкого стеба; большие вопросы неизменно окрашены для него иронией. Шепитько полностью чужда этой ноты, всякого намека на релятивизм; она — автор, испытывающий человека на его пределах, требующий ответов на главные вопросы. Во второй половине 1960-х, когда вышли «Крылья» и по-настоящему началась карьера Шепитько, такая последняя прямота была уже почти невозможна; еще более парадоксально она выглядела в 1970-х, когда были сняты «Ты и я» и «Восхождение». Серьезный разговор об этом режиссере также требует не дрейфа по образам и ассоциациям, какой уместен в речи о Соловьеве, а большого напряжения. Нельзя сказать, что книга Олега Ковалова, одного из ведущих русских киноведов старшего поколения, с этим хорошо справляется. Это большое лирическое эссе, немного расслабленные записки зрителя о давно любимых картинах. Для тех, кто хорошо знаком с творчеством Шепитько, книга кажется довольно необязательной, но как введение в ее кинематограф она вполне достойна.
Евгений Цымбал «Рождение "Сталкера": попытка реконструкции»
Издательство НЛО
Фото: НЛО
Фото: НЛО
Об Андрее Тарковском написано больше, чем о любом русском кинематографисте (кроме разве что Эйзенштейна). За последние пару лет — к девяностолетию режиссера — вышел еще десяток книг. «Рождение „Сталкера”» среди них, может быть, самая интересная. Необычной ее делает сочетание свидетельства и аналитики. Евгений Цымбал работал на «Сталкере» сначала ассистентом по реквизиту, а потом — вторым режиссером. Он не входил в ближайший круг друзей и соратников Тарковского, но прошел через большую часть катастроф и приключений, сопровождавших съемки картины. Его взгляд — внимательный, пристрастный, но лишенный мифологизаторского пафоса, свойственного многим из писавших о Тарковском. Однако эта книга — не совсем воспоминания. Собственная память — один из привлекаемых источников, вместе с массой интервью и документов. Это масштабная — почти 800 страниц — реконструкция истории фильма: от задуманного как денежная халтура боевика по модному фантастическому роману — к метафизическому трактату, вобравшему в себя нереализованные проекты Тарковского, от экранизации «Идиота» до картины о Христе. Особый интерес книги в том, что в рамках единой хронологии здесь соединено все: творческие муки и бюрократические интриги, хозяйственные вопросы и эзотерические поиски, скандалы и технические нюансы, а также сны. Весь этот разнородный материал у Цымбала получается организовать в на редкость динамичное повествование.
Я шагаю по Москве. Возвращение в утопию
Подписные издания / Искусство кино
Фото: Искусство кино
Фото: Искусство кино
Изданная журналом «Искусство кино» к перевыпуску в прокат классической комедии Георгия Данелии книга — шестой том в проекте киноведов Станислава Дединского и Натальи Рябчиковой. Сделана она по уже хорошо отработанному методу. История фильма рассказывается через монтаж документов: фрагменты сценария и ранние наброски Геннадия Шпаликова, стенограммы заседаний разнообразных комиссий, бюрократические бумажки, отзывы критиков, воспоминания. То же самое Дединский и Рябчикова уже проделали с «Июльским дождем», «Долгой счастливой жизнью», «Берегись автомобиля» и «Иваном Грозным». Но есть важное отличие: предыдущие книги серии рассказывали о фильмах с хорошо известной сложной историей. С «Я шагаю по Москве» — будто бы все наоборот: оттепельный хит, одинаково любимый народом, интеллектуалами и начальством,— редкий достойный фильм с абсолютно счастливой судьбой. Чтобы слегка расшатать этот миф, составители идут на композиционный трюк — рассказывают историю картины от конца к началу: от безоговорочного признания — через долгую полемику — к первым поискам. Так в сердце лучезарной комедии обнаруживается драма. Рассказ о счастливых хороших людях скрывает чувство потерянности и бесприютности. Сама история этого почти насильственного взбадривания, возгонки оптимизма много говорит о поколении шестидесятников.
Георгий Бородин «Государство и анимация (1926–1962)»
Издательство Союзмультфильм
Фото: «Союзмультфильм»
Фото: «Союзмультфильм»
Золотой век советской анимации начинается в 1960-х. Среди специалистов есть даже устоявшееся выражение «революция 1962 года»; ее началом обычно называют выход «Истории одного преступления» Федора Хитрука. Монография Георгия Бородина, одного из главных современных специалистов по русской мультипликации, посвящена всему, что было до того: авангардистские агитационные эксперименты 1920-х, борьба с формализмом, поворот к массовости и поиски «советского Диснея» в 1930-х, новая волна чисток и застывание канона в позднесталинскую эпоху, его робкое расшатывание в 1950-х, подготовка прорыва 1960-х — знакомые всем вехи советской культуры, но рассказанные на не самом очевидном материале. Прежде всего Бородин пишет не об эстетике, а о политике мультипликации. Художественные и технические поиски здесь анализируются как разные способы взаимодействия с государством, его интересами и страхами. Несмотря на свой веселый предмет, книга Бородина написана немного академически чопорно; здесь много полемики с другими историками мультипликации, дискуссий, которые стороннему читателю могут показаться чересчур специальными, но много и очень любопытной фактуры.
Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram