К столетию Алена Рене его самый знаменитый фильм «Хиросима, моя любовь» вышел на российские экраны. Трудно найти более подходящий для этого момент, считает Андрей Плахов.
Фото: Argos Films
Фото: Argos Films
Первая полнометражная картина Рене «Хиросима, моя любовь» (1959) стала визитной карточкой новаторских художественных течений эпохи — новой волны и кино Левого берега. Кроме того, это триумфальная экранная адаптация идей Нового романа, запечатленных в сценарии Маргерит Дюрас. Линейное повествование разрушено уже в первых кадрах, представляющих собой серию крупных планов спин и рук обнимающихся мужчины и женщины: они покрыты потом и как будто посыпаны пеплом. Но нет, не как будто: это и есть ядерный пепел, осевший после бомбардировки Хиросимы. А в закадровых диалогах, вначале похожих на поэтические метафоры, обретают сюрреалистическую реальность другие жуткие образы. Обугленные камни из пробок. Грива мгновенно выпавших женских волос. Хиросима, покрытая цветами, выросшими из пепла. Кадры больницы с онкологическими больными и музея катастрофы, где хранятся человеческие органы, «еще живые, дышащие». И статистика: температура 10 тысяч градусов на площади Мира, 200 тысяч погибших за 8 часов. Монтируясь с диалогами и с хроникой, возникают флешбэки, которые постепенно раскрывают подоплеку сюжета.
Мужчина и женщина, прежде чем провести вместе ночь, познакомились в баре отеля New Hiroshima. Он (Эидзи Окада) — японец, архитектор, чья семья погибла во время атомной бомбардировки, она (Эмманюэль Рива) — француженка, актриса, приехала в пострадавший город, чтобы сыграть в фильме об антивоенных протестах. Мужчина стремится продлить вспыхнувший роман, женщина ускользает, мучимая болезненными воспоминаниями. Во время войны в ее родном городке Невере она полюбила солдата-оккупанта; за это ей, «немецкой подстилке», соотечественники обрили голову, а родители запирали ее в подвале. В финале 24-часового романа герои впервые называют друг друга по имени, но это не настоящие имена, а маркеры их травм: мужчину зовут Хиросима, женщину — Невер.
Картину Рене, которую Жан-Люк Годар охарактеризовал как «Фолкнер плюс Стравинский», а Эрик Ромер назвал первым важным произведением эпохи звукового кино, исключили из конкурсной программы Каннского фестиваля из страха обидеть правительство США. «Хиросиме» тогда достался только независимый приз ФИПРЕССИ — международной кинокритики. Перестраховались, видимо, слишком: вскоре сценарий Дюрас был номинирован на премию Американской киноакадемии.
1959 год — время мировой оттепели, время надежд и пик страхов перед атомной угрозой: он наступил совсем скоро, с Карибским кризисом. В фильме Рене — сложный сплав ощущений той эпохи: страха и надежды, памяти и забвения, отчуждения и любви. «Ты ничего не видела в Хиросиме»,— повторяет герой, как заклинание. «Как и ты, я забыла»,— вторит ему героиня, погружаясь в «страх безразличия». Но жизнь побеждает смерть: в разгар Второй мировой француженка полюбила немца, и теперь она опять, вопреки всему, готова любить. «Мне нравятся парни,— признается она.— У меня сомнительная мораль». На вопрос, что это значит, она отвечает: «То, что я сомневаюсь в моральности других».
Рене начал с фильмов, обличавших нацизм и милитаризм. Еще в первой половине жизни он стал иконой кинорежиссуры благодаря картинам «Ночь и туман», «Хиросима, моя любовь», «Мюриэль, или Время возвращения», «Война окончена» с сильной политической составляющей. Но он же снял «В прошлом году в Мариенбаде» — шедевр «чистого искусства». И чем старше становился Рене, тем упорнее делал фильмы легкомысленные, салонные, декоративные, вызывающе аполитичные. Их называли буржуазными, выхолощенными и пустыми — пока не смирились с тем, что человек, так много сделавший для прогресса, имеет право не рвать на себе рубашку и достойно принять старость.
Его последний фильм называется «Любить, пить и петь». Одна из последних картин, снятых по сценарию Маргерит Дюрас,— «Любовник». А последнюю знаменитую свою роль Эмманюэль Рива сыграла в «Любви» Михаэля Ханеке. Нельзя тут не вспомнить парадоксальную фразу француженки, которую судьба забросила в Хиросиму: «Как можно сомневаться, что этот город сделан по лекалам любви…»