Спустя три месяца с начала спецоперации РФ на Украине и кризиса, вызванного санкциями западных стран, российский рынок труда остается относительно стабильным. «Ъ» поговорил с президентом SuperJob Алексеем Захаровым о том, возможен ли сейчас рост безработицы, что происходит с зарплатами и почему самой важной из профессий для России сейчас является профессия педагога.
Алексей Захаров
Фото: Дмитрий Лекай, Коммерсантъ
Алексей Захаров
Фото: Дмитрий Лекай, Коммерсантъ
— В конце февраля 2022 года, когда Россия начала спецоперацию на Украине, ряд иностранных компаний заявили, что закрывают или приостанавливают свои бизнесы в РФ. Работа ряда российских предприятий также оказалась под угрозой из-за санкций западных стран. Как это отразилось на российском рынке труда?
— Пока (ключевое слово) эти события никакого заметного влияния на российский рынок труда не оказали. Мы на SuperJob не видим среди новых резюме преобладания соискателей именно из «иностранных компаний». На мой взгляд, уходу потребительских брендов уделяется слишком много внимания. Ну не будет у нас маек Dolce & Gabbana — будут те же самые майки из той же самой материи под другими брендами. Ну не будет бренда IKEA, и что? Вся инфраструктура же останется здесь! На месте вывески IKEA появятся вывески «Дикея», «Ликея» или «Микея». И большинство из тех, кто работал в IKEA, благополучно продолжат работать на условную «Дикею». Уходит McDonald’s, и что? Станем жарить меньше бургеров? Да сколько жарили, столько и будем жарить. Уход западных потребительских брендов ни для рынка труда, ни для потребителей не создает никаких рисков. Вообще.
А вот разрыв цепочек поставок высокотехнологичной продукции или прекращение ее экспорта в РФ — станков, оборудования, запчастей для сложной техники — действительно в перспективе может создать серьезные риски, для экономики в первую очередь. И как следствие — для рынка труда. На импортозамещение маек понадобится три дня, а на импортозамещение технологий глубокого бурения или производство высокоточных станков могут понадобиться десятилетия. С другой стороны, для того самого импортозамещения нужны новые производства, а для них — люди. Российский рынок труда в последнее время был сильно дефицитным. Поэтому не надо ждать каких-то серьезных потрясений и серьезного роста безработицы до критических уровней. Конечно, для каждого конкретного человека, который потеряет работу в связи с большой перестройкой экономики, в этом ничего хорошего нет. Придется перестраиваться, менять квалификацию, возможно, переезжать туда, где будут строиться новые высокотехнологичные производства. Придется вспоминать в 40 лет, а как это — учиться.
Но сейчас, отмечу, по данным на 24 мая, индекс рекрутинговой активности SuperJob составляет 0,97 пункта — активность работодателей в сфере подбора персонала всего на 0,03 пункта ниже средней активности за аналогичный период 2017–2019 годов.
— В чем, на ваш взгляд, причина такой слабой реакции рынка труда на нынешний политический и экономический кризис?
— Я думаю, нынешнее поведение работодателей во многом основано на том опыте, который они приобрели во время пандемии коронавируса в начале 2020 года. Многие работодатели понаделали большое количество, как потом выяснилось, ошибок в отношении персонала. Из-за введенных ограничений буквально запретили работать, транслируя, что «завтра мы все помрем от ковида» и когда все это закончится — непонятно. Увольнения и сокращения прошли не только в малом и среднем бизнесе. Даже крупнейшие компании столкнулись с необходимостью сокращать персонал или отправлять людей в простой. По оценкам SuperJob, летом 2020 года краткосрочная безработица взлетела до 15 млн человек. Быстрого восстановления рынка труда никто не ждал, даже правительство в своих прогнозах предполагало возврат к доковидной ситуации в 2024 году. Но произошло чудо, и уже к ноябрю 2020 года рынок практически полностью восстановился количественно. Зато структурно очень сильно поменялся. А компании, которые сократили персонал, столкнулись с огромными трудностями в восстановлении численности. Увольняли быстро, а нанимать пришлось долго, и стоило это дорого. Восстановились только к концу прошлого года, именно поэтому большинство сохраняет выжидательную позицию и сохраняет сотрудников.
— А как же бизнес иностранных компаний?
— Большинство из тех компаний, которые объявили об уходе из России, продолжают платить зарплаты и никого не увольняют: кто-то надеется открыться в ближайшем будущем, кто-то передает/продает российским собственникам. В «иностранных компаниях» 99,999% сотрудников, включая руководство,— россияне. Производственные активы у многих тоже находятся на территории РФ. Да, идет большая перестройка. В по-настоящему иностранных компаниях на территории РФ работало исчезающе малое количество людей, если мы говорим о рынке в целом.
Даже если 100% иностранных компаний закроются и уволят 100% людей — это не сильно повлияет на рынок труда. Но представить такое невозможно.
— Изменилось ли за прошедшие три месяца поведение соискателей?
— Как и в любой кризис, те, у кого есть работа, стали больше ей дорожить. Синица в руках сейчас лучше, чем журавль в небе. Работник, который раньше хронически опаздывал, а на замечание начальства мог просто хлопнуть дверью и уйти, теперь приходит на работу на полчаса раньше необходимого. Те, кого перевели на неполный рабочий день или отправили в неоплачиваемый отпуск, тоже готовы терпеть до последнего. Даже те, кто уже принял предложения о переходе на новую работу, сейчас отказываются со словами, что нужно подождать. И наоборот, те, кто уже потерял работу, сейчас вряд ли пойдут искать новую — впереди лето, и можно, наконец, отдохнуть на даче, посадить картошку и ждать, пока она созреет.
— А что происходит с зарплатными предложениями? Почему мы видим их прирост?
— За три месяца зарплаты в IT выросли на 5,8%, в строительной сфере — на 4,8%, в кадрах — на 4,1%, в банковском деле — на 3,6%. Рост зарплат завязан на рекрутинговой активности: компании продолжают подбор — здесь ситуация стабильная. В первую очередь зарплаты растут у высококвалифицированных специалистов, которые проведут компании через трансформации и найдут новые точки роста бизнеса. Тяжело тем сотрудникам, которые изображали видимость бурной деятельности. Например, SMM-специалист, который только «постил котиков» и до сих пор не предложил своему работодателю другие социальные сети на замену запрещенным или ушедшим с российского рынка.
— То есть существенно ситуация на рынке труда может измениться только к осени?
— Да, скорее всего, так и будет. Нынешний кризис, как и кризис, вызванный пандемией, начался весной и пока смягчен сезонным циклом поиска работы в России. Напротив, в кризис 2008 года мы вошли как раз осенью, и из-за этого рост безработицы произошел практически мгновенно.
— А может ли быть так, что за рубеж уехало настолько много россиян, что компаниям просто некого увольнять?
— Я не думаю, что число тех, кто покинул Россию за последние три месяца, настолько велико. Да, уехало какое-то число IT-специалистов и не только, но в большинстве случаев они продолжают работать на тех же проектах в тех же компаниях, где и были. А при нынешнем курсе доллара жизнь здесь для них будет более комфортной, чем за рубежом, так что мы уже видим обратный процесс: по данным Минцифры, 80% сим-карт, которые покинули страну в марте-апреле, уже вернулись.
— Является ли относительно стабильное положение российского рынка труда в том числе и результатом действий государства? В антикризисный пакет действий правительства вошли и меры поддержки безработных — есть ли от них эффект?
— На мой взгляд, наиболее эффективный способ борьбы с безработицей — это заниматься занятостью. Программы борьбы с безработицей почти не влияют на занятость. Занятость — это условия для развития бизнеса: ставка Центробанка, доступные кредиты, тарифы естественных монополий, отраслевые льготы, минимальные административные барьеры.
Если же говорить о рынке труда, то нужно осознавать, что никакого единого рынка труда у нас нет. Рынок труда Алтая не имеет ничего общего с рынком труда Питера, а рынок труда Краснодарского края имеет мало общего с рынком труда Нижнего Новгорода. Рынок труда Москвы и рынок труда Дагестана должны восприниматься и регулироваться по-разному. Закон «О занятости» устарел на десятилетия. Разговоры о необходимости приведения этого закона в соответствие с реалиями сегодняшнего дня идут уже много лет. Над вопросом работают и Минтруд, и Дума… Но заказчика на высшем уровне нет. Я не уверен, что в ближайший год мы тут увидим долгожданные изменения. А нам нужно много менять. В том числе налаживать и мониторинг трудовых ресурсов, и реальный учет безработных людей и тех, кто нуждается в государственной помощи и поддержке. Процедуры, закрепленные в старом законе, не позволяют эффективно осуществлять эти процессы.
— Но ведь у государства может быть и такая задача, как создание квалифицированных кадров?
— Да, безусловно, но этим можно заниматься, только кардинально перестроив всю существующую в России систему образования. Сейчас, чтобы вырастить высококвалифицированного специалиста, необходимо уже с младших классов школы заниматься его развитием. Именно педагог начальных классов обладает возможностью максимально повлиять на ребенка и раскрыть его потенциал. Но тогда и сам педагог должен обладать высокой квалификацией. Нужно радикально повысить требования к преподавателям, повышая и уровень оплаты труда, и их социальный статус. И тогда через 20 лет у нас появятся свои специалисты в разных областях, способные двигать экономику страны вперед. К сожалению, у нас сегодня половина страны функционально неграмотна. У миллионов людей кредиты «всего под два процента в день». Для новой экономики нам нужен совершенно другой уровень образования. Мы увеличиваем количество бюджетных мест в вузах для технических специальностей — неплохо, конечно. Но это телега, поставленная впереди лошади. Наши школы просто не производят в достаточном количестве абитуриентов, которые могли бы занять эти бюджетные места. Большинство школьных преподавателей математики не сдадут ЕГЭ по этой самой математике и на 70 баллов. Отсюда дефицит инженеров вообще и таких нужных всем IT-специалистов в частности. По данным SuperJob, более 20% родителей хотели бы видеть своих детей в IT-сфере, более 10% — в медицине и только 1% — в педагогике. И это при том, что учитель — одна из самых массовых специальностей в стране.
Я уверен, что, только когда мы сможем повысить престиж великой профессии учителя настолько, чтобы более 20% родителей хотели видеть своих детей педагогами, мы забудем о дефиците кадров и в IT, и в других отраслях, которые двигают вперед современную экономику.