В России последнее время судили немало иностранцев. Последним громким прецедентом стало дело Августа Мейера, который в прошлом работал в американской прокуратуре. При избрании меры пресечения он выступал очевидно на западный манер, эмоционально, на английском, благодаря суд за предоставленное ему слово. SR попросил адвокатов рассказать об отличиях судебной риторики в разных странах и оценить, как речи обвиняемых влияют на участников процесса.
В России суд сам является инициатором процессуальных действий, чем косвенно объясняется пассивное поведение сторон: стиль выступления ответчика редко может оказать влияние на принимаемое решение
Фото: Александр Коряков, Коммерсантъ
В России суд сам является инициатором процессуальных действий, чем косвенно объясняется пассивное поведение сторон: стиль выступления ответчика редко может оказать влияние на принимаемое решение
Фото: Александр Коряков, Коммерсантъ
В конце прошлого года в Санкт-Петербурге задержали предпринимателя американского происхождения Августа Мейера, в разные годы инвестировавшего в сеть гипермаркетов «Лента», крупнейший в стране интернет-ритейлер «Юлмарт» и парфюмерную сеть «Рив Гош». 9 декабря 2021 года Московский райсуд Санкт-Петербурга избирал ему меру пресечения. По итогу заседания, как и в большинстве случаев (даже по последней официальной статистике ВС суды отправляли предпринимателей в изолятор в 65% случаев), он оказался в СИЗО. Но сам ход процесса не был похож на стандартное заседание. Август Мейер выступил с речью, которую начал с благодарности суду за предоставленное слово. «Я был в шоке, когда следователь (здесь господин Мейер указывал на представителя СКР.— SR), впервые увидев меня, сразу сказал, что отпустит мою жену, если я признаю вину. Допустимо ли держать мою жену в заложниках? А после этого он угрожал, что после того, как мы с женой окажемся в тюрьме, наших детей отдадут на попечение государству»,— рассказывал он на английском о давлении следствия суду. «Мейер — бывший помощник окружного прокурора Сан-Диего. Мне сложно объяснить ему, почему силовые структуры выполняют функции коллекторов в интересах больших компаний»,— говорил 25 января на заседании по обжалованию меры пресечения один из его адвокатов. Несмотря на то, что речи Августа Мейера пока не даровали ему свободу, они производили впечатление на участников процесса и слушателей.
«Профессиональный отпечаток англо-саксонской правовой системы, где следствие в привычном нам понимании отсутствует, а процессуальная деятельность фактически начинается в судебных залах, не может не сказаться на поведении иностранного юриста, оказавшегося по ту сторону процессуальной баррикады в российских правовых реалиях,— соглашается Сергей Бородин, управляющий партнер адвокатской конторы «Бородин и партнеры».— Это выражается не только в манере выступления перед судом, но и в тех юридических аргументах и фактических обстоятельствах, на которые обращает внимание оратор. Но следует признать, что стиль и эмоциональная окраска выступления редко могут оказать влияние на принимаемое российским судом решение». Руководитель практики международного арбитража и трансграничных споров КА «Регионсервис» Мария Любимова также отмечает, что в манере и способе ведения процесса в странах есть значительная разница, обусловленная собственно различными процедурными правилами, существующими в их правопорядках.
Впрочем, не все адвокаты видят отличия между выступлениями российских и иностранных предпринимателей. Управляющий партнер адвокатского бюро «Большаков, Челышева и партнеры» Артур Большаков говорит, что принципиальной разницы между поведением в процессе, в манере выступления нет. «В том числе это связано с тем, что предприниматели — это чаще всего далеко не глупые, состоявшиеся люди, большинство из них очень логично и эмоционально выступают. Почти любой живой человек, оказавшийся в ситуации, когда от твоих слов может зависеть встретить завтрашний день в тюрьме или дома с близкими, выступает очень хорошо,— делится господин Большаков.— Нередко после выступления российских предпринимателей или топ-менеджеров комок к горлу подступает, и адвокатам самим становится сложно после них говорить».
Отличия в ведении процесса адвокаты объясняют прежде всего сложившейся традицией. По словам господина Большакова, когда в 1864 году в России ввели суд присяжных, большинство скептически относилось к этому. Сомнения были связаны с тем, что в России нет подобных традиций, нет подготовленных людей, а в Англии и Франции суд присяжных существует уже века. Но эти опасения оказались напрасными, продолжает собеседник SR. Сразу после реформы появилось много блестящих адвокатов: Федор Плевако, Александр Урусов, Владимир Спасович, Николай Карабчевский, Петр Александров, Сергей Андреевский... Они не только не уступали зарубежным коллегам, но стали проводить более глубокие, содержательные и эффективные защиты, чем, например, французские адвокаты. «После революции, даже в глухие советские времена были адвокаты, которых судьи слушали, не пропуская ни одного их слова. По свидетельству Дины Каминской (адвокат, известная своим участием в судебных процессах 1960–1970-х годов над советскими диссидентами.— SR), адвоката тех времен Н. Н. Миловидова многие судьи называли шаманом. "Бог его знает, как у него получается. Слушаешь его и всему веришь",— говорил один из самых страшных судей сталинских времен Иван Михайлович Климов»,— рассказывает господин Большаков.
В императорской традиции культура выступления в судах была воспитана, безусловно, на западном опыте, добавляет советник адвокатского бюро «S&K Вертикаль» Наталья Колерова. «В период советского времени и советского суда в связи с ненадобностью данному аспекту не придавалось большого значения. В современной России юристы и адвокаты стараются вернуть забытые традиции»,— видит она. Госпожа Колерова отмечает, что в судах Англии и Уэльса выступления в судах — это исключительная прерогатива юристов-барристеров. «Непосредственно стороны спора опрашиваются фактически наравне со свидетелями, то есть они дают обещание раскрыть всю правду и не лгать в суде. Аналогично и с доказательствами. В западных странах (в Англии, США) законодательство формулирует очень жесткие требования к процессу доказывания. Сторона должна раскрыть доказательства, даже если они направлены против нее самой, причем сделать это до процесса по существу, а в процессе ссылаться только на то, что есть в деле. Видимо, в связи с этим выступление непосредственно истца или ответчика в суде воспринимается как привилегия и единственная возможность открыть правду. Именно это и определяет эмоциональность выступающей стороны, обстоятельность изложения, попытку убедить в своей правоте»,— рассказывает госпожа Колерова.
Адвокат Мария Любимова считает, что неоспоримой разницей российского и зарубежного процессов является то, что в нашей стране суд является его участником. По инициативе суда могут совершаться процессуальные действия: истребовать доказательства, назначать экспертизы — в то время как в Европе и Америке участниками процесса являются его стороны, но не суд. «Именно они направляют ход судебного разбирательства, инициируют процессуальные действия. Этот момент является одним из ключевых отличий судебной процедуры в России. Из него следуют многие институциональные особенности российского процесса, в том числе и пассивное поведение в нем сторон»,— думает госпожа Любимова.
По мнению Сергея Бородина, атрибутивные отличия судебных процедур базируются на концептуальных отличиях континентальной и англо-саксонской правовых систем. В первом случае большой вес имеет предварительное следствие (полицейское, судебное) с инквизиционными инструментами, во втором — превалирование открытых судебных процедур, в том числе с участием представителей общества — присяжных заседателей, объясняет адвокат. «Такие принципиальные различия предполагают выстраивание профессиональной деятельности юристов с оглядкой на реперные точки процессуальных процедур — с расстановкой юридических, доказательственных и эмоциональных акцентов»,— заключает господин Бородин.