 |
ФОТО: РГАКФД\РОСИНФОРМ  Тот, кто попал на Лубянку (на фото) и вышел с нее сексотом, повсюду встречал себе подобных |
Как возникает интерес спецслужб к среднестатистическому представителю интеллигенции? Записки Николая Безпалова дают ясный ответ на этот вопрос: из-за близости к интересующей политический сыск среде и неспособности противостоять шантажу.
На волне Февральской революции 1917 года Безпалов примкнул к саратовской организации партии социалистов-революционеров, но в рядах эсеров пробыл сравнительно недолго. Летом 1917 года ушел на фронт, а после возвращения работал в левоэсеровской газете — вплоть до запрета в декабре 1918 года этой единственной партии, входившей в Совнарком вместе с большевиками. Лишь в начале 1921 года он попытался восстановить связь с остававшимися на свободе эсерами — признавшей большевиков московской группой "Народ". Но после возвращения в Уральск, где он работал в статистическом бюро, оказалось, что этими его контактами интересуются чекисты.
 |
ФОТО: РГАКФД\РОСИНФОРМ Холодная голова Железного Феликса (на фото) беспокоилась не столько о чистоте рук чекистов, сколько о горячности сердец арестованных, с которой те признавались в преступлениях против советской власти |
"Ночь... Уральск,— вспоминал Безпалов.— Проверка документов. Народу много, и процедура затягивается часа на два. Устал. Сплю на ходу. Добежал домой. Меня встречают как выходца с того света, считали арестованным. Оказывается, несколько дней назад был обыск. Явились глубокой ночью. Следователь, не желая дожидаться, пока откроют дверь, разбил стекло и впрыгнул в окно второго этажа. С револьвером в зубах... Все перерыли, поставили вверх ногами, простукивали стену. Забрали массу самых разнообразных бумаг, всяким исписанным клочком бумаги интересовались.
Обыск для меня был совершенно неожиданным. Но Москва несколько просветила меня. Я знал, что сидят и 'народовцы', и не особенно встревожился. Для меня было несколько любопытно попасть в тюрьму. И я начинал видеть в ней 'крещение'.
С утра ходил на службу. Из озорства не давал арестовывать себя комиссару Чеки. Чекист явился ко мне на квартиру часам к 10. Я был на службе. Он пошел туда. Меня предупредили, ушел черным ходом домой. Закусил, пил чай. Когда увидел 'комиссара', дал ему войти во двор, а сам выпрыгнул из окна кухни и ушел к знакомым. Шатался по городу часов до 5... Только поздним вечером меня доставили в комендатуру Губчека и посадили за решетку...
Три дня не допрашивали. Я уже начинал скучать и недоумевать. От скуки пришла мысль о побеге. Бежать было легко. Режим был довольно свободен. Вернее, никакого определенного режима не было. Один день запирали в камерах, другой позволяли гулять по двору, ходить за водой на задний двор, где не было стражи и откуда никакого труда не было бежать. На третий день с утра я вызвался идти на работу — возить воду для чекистского лазарета. Через полчаса я сидел и говорил с женой, а страж где-то во дворе ел принесенные мне блины. Бежать было легко, но не было смысла: на другой же день изловили бы. Кстати, подоспел допрос.
Меня проводили к Зубкову, уполномоченному по эсеровским делам. Начался допрос. Заполнение анкеты.
— Теперь по существу. Расскажите, кто входил в вашу группу.
— У меня нет никакой группы. И не было никогда...
 |
ФОТО: РГАКФД\РОСИНФОРМ ГПУ позаботилось, чтобы и при советской власти социалисты-революционеры не свернули с пути, который выбрали еще при царе,— от ареста через сборный пункт в тюремную библиотеку |
Зубков попытался пугнуть. Но мне в самом деле нечего было рассказывать. Группы не было. Были у меня разговоры с двумя эсерами, но они отнеслись отрицательно к мысли образовать 'народовскую' группу. В Москве я заходил в Ц.Б. (центральное бюро группы 'Народ'.— 'Власть'), но и только. Отвечал я самым откровенным образом. Зубков и сам знал, по-видимому, это. Долго не настаивал и перешел к теоретическим рассуждениям о марксизме и народничестве. Потом обещал мне в ближайшие дни 'выяснить' и отпустил".
Однако вместо выяснения Безпалова перевели в губернскую тюрьму и надолго оставили в покое.
"Удалось, подкупив надзирателей, установить связь с волей. Мрачный, рябой, со зверским лицом татарин — 'старший по смертникам' — приносил записки. Из них я узнал, что шел торг со следователем о цене моего освобождения. Зубков через следователя Анисимова просил две бутылки спирту, обещая меня освободить. Но... спирт был найден, вручен Анисимову... а обещание не исполнили. Не освободили.
Ночью меня вызвал Зубков. В комнате он один. Провел меня к столу, усадил. Запер дверь.
— Мы и сами ценим в вас хорошего работника. Если бы вы были нашим врагом, то опасным врагом. Но вы не враг. И не можете быть врагом... А мы хотим вас сделать нашим другом...
Конечно, вы и сейчас большую пользу приносите. Но, откровенно, это работа не по вам. (Зубков в продолжение всего разговора был щедр на комплименты.) Мы вам предложим пост, на котором вы принесете гораздо больше пользы и непосредственной пользы революции. Да-с... А то статистика. Канцелярщина и скука. А здесь в самом центре политической борьбы...
— Однако это уж слишком последовательно. Сначала посадить, а потом на службу пригласить.
— Узнать человека надо. Узнать.
— Вы что ж, меня узнали?
 |
ФОТО: РГАКФД\РОСИНФОРМ |
— Из меня плохой чекист выйдет. У меня нет талантов сыщика.
— И незачем их. Других талантов много. Вы будете тем, чем есть и сейчас. Будете работать среди 'народовцев'. Поедете в университет. Зачем обязательно в Саратов? В Москву. Там сблизитесь с цебистами. Мы много не потребуем. Будете записывать свои наблюдения и впечатления, а мы будем пользоваться вашими записями.
— Ах, вот что! Вы меня в провокаторы приглашаете? Ну нет...
— Ну нет — зачем, зачем? Бросьте это слово. Быть провокатором — это значит наталкивать людей на преступление, а потом их выдавать властям. А вы этого делать не будете. Нет, мы провокаторов не держим. Если уж хотите, то у нас это называется секретным осведомлением".
"Настоящая работа лежит на плечах наших секретных товарищей"
После отказа Безпалова от сотрудничества чекисты перешли от убеждения к принуждению.
"Вечером меня опять вызвал Зубков.
— К сожалению, неприятная для вас новость... Мы должны привлечь вашу жену и ее мать к ответственности. За шпионаж.
Я остолбенел.
— Да-да... Шпионили в пользу белых. У нас документ, неопровержимо устанавливающий связь...
К вечеру привели свояка. Сообщил, что арестовали 'за меня'. Чекист Анисимов объявил, что скоро арестуют и мою жену и ее мать.
Вызвали опять ночью. Зубкова не было. Меня привели к начальнику Секретного отдела. Фамилию его я не знал.
— Здравствуйте. Зубков извиняется, он немного грубо с вами поступил. Но — вы понимаете — работа нервы истрепала. Что ж вы подумали? Говорите окончательно...
Он показал мне ордер на производство обыска и ареста с подписью председателя.
— Его нужно подписать или изорвать. Внизу дожидаются комиссары актуальной части.
— Так можете изорвать. Я согласен.
Я попросил оставить меня в Уральске. В Москве у меня нет знакомых.
— Это неважно. Но мы подумаем. А теперь вот что, по такой формочке заявленьице.
 |
ФОТО: РГАКФД\РОСИНФОРМ |
— Об этом мы не уславливались. Такого заявления я не напишу. Зачем оно вам? Я сказал, что согласен. Довольно и этого, я полагаю.
— Слушайте, делайте, что я говорю. Честное слово, мы вам друзья и желаем добра. Вас расстрелять бы надо. И у нас шел разговор об этом. Но мы знаем, что вы добрый малый и наш. Заявление нужно формальностей ради. Право, не стоило бы об этом и говорить. Пишите же вы заявления, поступая куда-нибудь. Бюрократический недостаток, так сказать. Но все-таки оно нужно".
Но вопреки ожиданиям секретного сотрудника Безпалова из тюрьмы не выпустили, а после нового ожидания отправили в Москву, на Лубянку, во внутреннюю тюрьму.
"Как выводили из подвала, встретились с Ф., с нами привезенной из Уральска. Она сидела в одиночке.
— Ужас... При мне двоих расстреляли. Одного из соседней камеры. Бился страшно, насилу вытащили, перекусал надзирателей".
Очевидно, новые руководители хотели показать агенту весь ужас того, что его ждет в случае отказа от сотрудничества. Только после этого его вызвали к представителю политического сыска — Секретно-политического отдела.
"Конвоир стукнул в дверь. 'Уполномоченный 3-го отделения В.Ч.К. тов. Кожевников'. Дверь приотворилась. Лохматая голова, обрюзгшее, заспанное лицо с косо посаженными глазами.
 |
ФОТО: РГАКФД\РОСИНФОРМ К 1922 году, когда начался процесс над эсерами, их руководство состояло из агентов ГПУ едва ли не наполовину. За это советская власть нашла им хорошего адвоката — любимца партии товарища Бухарина (справа) — и освободила от наказания |
— Что мы, официальные сотрудники? Исполнители, канцеляристы, регистраторы. Нет, не нами делается настоящая, нужная работа. Вся она лежит на плечах наших секретных товарищей. Тех, которые находятся в самом логове зверя. Без них мы бы были без ушей, без глаз. И, конечно, никогда не сумели бы сделать того, что делаем сейчас. Работа трудная и опасная...
— И достаточно грязная,— прибавил я.
— Э-э, это, я вам скажу, предрассудки... И нашу работу называют грязной. Мое отделение называют жандармским. Как же — и это, и то третье. А ведь разница есть. Она в цели, преследуемой нами и теми. Мы с кем боремся? Со злом, с темнотой... За что? За свободу, равенство, за социализм... Для этого можно запачкать несколько белые перчатки. В конце концов, мы ли виноваты? Нет, разумеется, не мы...
— А в партию меня примете?
— Сейчас не можем... Вы напишите заявление, мы в секретном порядке внесем его в тесный круг Ц.К. Дадим свой отзыв, и вас примут. Конечно, партийного билета не дадут в руки. Мы его положим вот сюда (похлопал он по правому ящику своего стола) и запрем. В Ц.К. будет значиться, что ты откомандирован на секретную работу, и стаж будешь иметь. А там тебе все дороги открыты..."
 |
ФОТО: РГАКФД\РОСИНФОРМ "Кожевников достал мне удостоверение о зачислении в б. Коммерческий институт (на фото — лекция в институте). Я осведомился, не подложен ли он. Оказалось, что нет" |
Сексоту обещали полную анонимность. Но, оказавшись на свободе, Безпалов увидел, как в действительности в ГПУ обстоит дело с конспирацией. Отпросившись на побывку домой, он в Саратове был посажен в вагон для чекистов. А позднее о секретной работе Безпалова рассказал его родственнику один из сотрудников Уральского ГПУ. В Москве его обязали присутствовать на конференции группы "Народ".
"По настоянию Кожевникова я присутствовал еще на одном или двух заседаниях. Сидел в углу и старался быть незаметным. В одном отношении сидение на совещании не пропало даром — перезнакомился с делегатами. Из них двое обратили на себя мое внимание — Орлов из Нижнего, Юдкевич из Уфы. Жил Юдкевич в одном номере с Подъячевым. К ним я иногда заходил. Как-то вечером у них на столе я обнаружил целую коллекцию бумажных кулечков и пакетов с пшеном, сахаром и т. д.
— Это твое, Подъячев? — спросил я.
— Нет, Юдкевича...
Чекистский паек! Сегодня я сам получил то же и в том же".
Жизнь сексота в бытовом плане оказалась также не совсем той, что ему обещали.
"К тому времени Кожевников достал мне удостоверение о зачислении в б. Коммерческий институт. Я осведомился, не подложно ли оно. Оказалось, что нет. Сам Менжинский ('Он у нас второй Дзержинский') нажал на самого Преображенского (члена коллегии Наркомфина — "Власть").
В материальном отношении я всецело зависел от В.Ч.К. Когда разрабатывался план моего переезда в Москву, Кожевников обещал устроить меня на службу. Но в Москве, увидев, что я не проявляю никакой энергии, он не давал мне службы. Правда, он прямо не ставил предоставление мне службы в зависимость от результатов работы, но намеками давал чувствовать, в чем здесь дело. Приходилось почти голодать. К этому присоединился невыносимый гнет другого рода. Поселили меня в доме патриарха Тихона, в квартире Белова, который жил там в качестве служащего Наркомпрода. В начале и мне не говорили, что он чекист, но вскоре он стал держать связь со мной... Пользуясь тем, что никто из моей семьи не знал о моем сотрудничестве, жена Белова стала шантажировать меня на этой почве и совершенно непозволительно обращаться с моей семьей... Дом превратился для меня в сущий ад.
В конце концов я решительно поставил Кожевникову требование: обуздать Белова или я отказываюсь от сотрудничества...
Я хотел поставить перед Кожевниковым вопрос ребром: хочет он сдержать свое слово или нет? Но не удалось. Кожевников эту весну пил много и часто. Ходил угарный, с опухшим лицом и воспаленными глазами. Неделями пропадал. Несколько раз ходил я к нему на квартиру, но или его не было дома, или был пьян — безобразно, зверски... Жена и дети на это время убегали...
 |
ФОТО: РГАКФД\РОСИНФОРМ "Обрисовав обстановку, в которой работает коммунистическая часть правления, председатель правления Кооперативного банка (на фото) просил осведомлять его о настроениях контрреволюционной части кооперативных работников" |
Во всех советских учреждениях есть особые лица из числа наиболее ответственных работников, на обязанности которых лежит оказание содействия Г.П.У. Связь этих лиц с Г.П.У. держится в тайне. По существу, они являются секретными агентами Г.П.У. в пределах своих учреждений. Назначение их проводится Ц.К. и М.К. РКП. Мне дали записку к одному из таких агентов — заместителю народного комиссара продовольствия Смирнову. Предварительно с ним сговорился обо мне Самсонов (начальник Секретного отдела.— 'Власть'). Смирнов принял меня немедленно. Меня устроили инструктором-специалистом при НКП".
А когда Безпалов попросил перевести его на работу в Кооперативный банк, его новый руководитель из ГПУ Решетов, хоть и нехотя, поспособствовал сексоту.
"Решетов сообщил мне по телефону, что мое назначение на службу в ВКБ состоялось.
— Обратись к Дмитрию Ивановичу Кутузову. Он знает.
Дм. И. Кутузов, председатель правления ВКБ, был агентом ('содействующим') Г.П.У. в пределах своего учреждения. Он очень любезно меня принял, предложил выбирать должности, но посоветовал вначале поступить на незначительную (младший инструктор), обязуясь недели через две провести повышение. Но и он попытался использовать меня. Обрисовав обстановку, в которой работает коммунистическая часть правления, он просил осведомлять его о настроениях 'контрреволюционной части кооперативных работников'. Я отказался. И нашел со стороны Решетова полное одобрение".
 |
ФОТО: РГАКФД\РОСИНФОРМ Сочувствие советской власти и коммунистической партии и желание принести пользу революции, о котором сексот Безпалов писал в заявлении в ГПУ, улетучилось, едва он миновал советский погранпункт (на фото) |
Единственное, в чем записки Безпалова не отличаются искренностью, так это в описании результатов его тайной работы. Десятки страниц он посвятил тому, что почти никакой информации чекистам так и не давал. Однако вряд ли это было правдой. Та информация, которую он приносил, высоко ценилась руководством, и на личной встрече начальник СПО Самсонов откровенничал с ним. "Нам нужно продержаться 2-2 1/2 года,— сделал он вступление,— а там советский государственный аппарат окрепнет настолько, что для него будут не страшны никакие эсеры и меньшевики... К нему (советскому аппарату) обыватель привыкнет за этот срок..."
Явно по той же причине — из-за высокой результативности — Безпалову разрешили выехать за границу для установления контактов с зарубежными эсерами. У него, правда, возникли трудности с визами. А в липовых, сделанных в ГПУ, ему из опасения провала отказали.
Когда с большим трудом виза была получена, оказалось, что существуют организации, против которых чекисты бессильны. К примеру, Наркомфин отказался дать разрешение на вывоз долларов сотруднику банка, отправляющемуся с непонятной целью. В итоге агенту было выдано отношение к начальнику погранпункта за подписью зама Самсонова: "Предъявителя сего Н. А. Безпалова никакому обыску не подвергать".
Чекисты рассчитали все — вплоть до того, когда и как агент должен был отчитываться о контактах с эсерами-эмигрантами. Они не учли только одного: что человек, предавший однажды, с легкостью может сделать это еще раз.
ЕВГЕНИЙ ЖИРНОВ
ПРИ СОДЕЙСТВИИ ИЗДАТЕЛЬСТВА ВАГРИУС "ВЛАСТЬ" ПРЕДСТАВЛЯЕТ СЕРИЮ ИСТОРИЧЕСКИХ МАТЕИАЛОВ В РУБРИКЕ АРХИВ