концерт классика
Завтра в Доме музыки с Национальным филармоническим оркестром выступит знаменитый американский дирижер Джеймс Конлон. В его послужном списке помимо работы с лучшими оркестрами мира значительное место занимает сотрудничество с известными оперными театрами, прежде всего с Кельнской оперой, а затем с Opera de Paris, где он до недавнего времени состоял главным дирижером. С 2006 года ДЖЕЙМС КОНЛОН займет пост музыкального руководителя оперного театра Лос-Анджелеса. Накануне московского концерта с дирижером побеседовал СЕРГЕЙ Ъ-ХОДНЕВ.
— Какова специфика положения оперного дирижера в наше время?— На мой взгляд, ситуация меняется в зависимости от того, является ли дирижер прежде всего артистом или же администратором. В течение моей многолетней работы с "Метрополитен" и другими театрами, в которых я дирижировал, например "Ла Скала", "Ковент-Гарден", Чикагская опера, я был просто приглашенным дирижером, то есть выступал, если хотите, преимущественно "как артист".
— А если быть именно администратором?— Ну вот когда я был главным дирижером и художественным руководителем — как, например, в Парижской опере, где я работал в течение девяти лет, обязанности были, конечно, намного шире. Мне приходилось подолгу присутствовать в театре — шесть-семь месяцев в году. Я должен был давать советы генеральному директору по любым художественным вопросам. Мы вместе выбирали артистов для постановок, которыми я дирижировал. Но и там, как всегда, моя цель состояла в защите абсолютных музыкальных ценностей.
— Что это означает? Как вы строите эту защиту на практике?— Знаете, любой музыкант заключает своего рода моральный контракт с исполняемым произведением. Я всегда помню, что в зале может присутствовать слушатель, впервые попавший на концерт, и что мы на сцене можем изменить жизнь этого человека и обогатить ее.
— В Москве вы будете дирижировать Девятой симфонией Бетховена. С чем для вас связано это произведение? К какой традиции исполнения бетховенских симфоний вы бы себя отнесли?
— Эти симфонии в целом, и Девятая в особенности, являются шедеврами, к которым любой дирижер немецкой школы возвращается снова и снова в течение всей своей профессиональной деятельности. Конечно, их исполнение претерпело колоссальные изменения. Я тут не принадлежу к какой-либо школе, но изучаю различные взгляды и прихожу к собственным выводам, которые постоянно пересматриваю. Должен сознаться, что среди современных бетховенских дирижеров я восхищаюсь Николаусом Арнонкуром. Мне кажется, что именно ему удалось сохранить страстный, трепетный и сосредоточенный динамизм в Бетховене, что является и моей целью. Несмотря на весь свой интеллектуализм, он не разделяет ум и сердце.
— С одной стороны, всем известна ваша блестящая карьера именно как оперного дирижера. С другой — вы пропагандист симфонической музыки ХХ века. Плюс о вас говорят, что вы очень цените музыку славянских композиторов — Мусоргского, Дворжака. Каким образом все это сочетается?
— Нет ничего удивительного, я живу с этим репертуаром, и так было в течение всей моей жизни. Я ненавижу слово "карьера". И даже не очень люблю слово "профессионал", хотя оно имеет больше смысла. Я предпочитаю использовать выражение "образ жизни", так как, в сущности, быть артистом — это именно особый образ жизни. На сегодня я продирижировал более чем 300 симфоническими произведениями и более чем 75 операми. И чем больше я делаю и учусь, тем отчетливее ощущаю необходимость узнать как можно больше обо всем. Изучение творчества Моцарта влечет за собой дирижирование произведениями Бетховена. А это ведет к Шуберту, Шуману, Мендельсону, Брамсу и многим другим. Любовь к Вагнеру и Брамсу — антагонистам — способствует лучшему пониманию творчества Рихарда Штрауса, Шенберга, Цемлинского и композиторов первой половины ХХ века в целом. Я действительно испытываю особенную любовь к музыке Мусоргского, которая привела меня к знакомству с русской музыкой, когда я был еще совсем молодым, затем к композиторам "Могучей кучки" и позже к Чайковскому, Прокофьеву, Шостаковичу. Поскольку я пришел к классической музыке через итальянскую музыку, я испытываю также глубокое уважение к итальянской традиции, я ей предан. Понимаете, вся музыка взаимосвязана и сосуществует в эдаком художественном киберпространстве — таким образом, что мы можем постоянно открывать что-то новое и жить с этим.