выставка копии
Непросто стать арт-классиком в 74 года, не имея за плечами ни одной музейной выставки. Но американке Элен Стюртевант это удалось: ее первая крупная ретроспектива только что открылась во Франкфурте, причем здесь нет ни одного оригинального произведения. Непредсказуемости искусства поражался специально для Ъ обозреватель "Домового" АЛЕКСЕЙ МОКРОУСОВ.
Не так-то легко понять, где именно во франкфуртском Музее современного искусства расположены 140 экспонатов выставки Элен Стюртевант "Жестокая правда". Вроде бы все привычные авторы музея на местах — и Энди Уорхол, и Франк Стелла, и Марсель Дюшан. Но, присмотревшись к ним внимательнее, понимаешь, что это и есть жестокая правда: оригиналы заменены копиями или очень близкими им по духу и по стилистике вариациями. Причем франкфуртский музей едва ли не впервые в своей двадцатилетней истории пошел на радикальный шаг. Он отправил практически всю свою постоянную экспозицию в запасники, предоставив здание под временную выставку.
На первый взгляд кажется, будто особого риска в этом не было: в своем творчестве Стюртевант повторяет и переписывает практически всю энциклопедию современного искусства. Ни один мало-мальски яркий автор, обладающий собственной стилистикой и коммерческим успехом, не будет ею пропущен и будет повторен либо даже улучшен работой, которую не сразу и отличишь от оригинала. Но в этой подмене оригиналов повторениями и кроется главный риск кураторов: выставка покушается на самое святое в искусстве — на его неповторимость.
О цитатах говорить не приходится, разве что в случае с 1200 мешками из-под угля, которыми Дюшан украсил в 1938 году потолки на Всемирной сюрреалистической выставке (сегодня художница оформила так знаменитый треугольный зал франкфуртского музея). Во всех остальных случаях вот уже много лет живущая в Париже Стюртевант очевидно дистанцирована от современных классиков и весьма критична по отношению к их произведениям. Она развивает чужие эстетические принципы до той легкой степени абсурдности, которая ставит честного зрителя в тупик: это впрямь и так глуповато, или меня самого дурят? Но при этом издевки, неуважительного подтекста в ее искусстве нет и в помине. В конце концов, со многими художниками, давно ставшими иконами поп-арта и прочих артов, Стюртевант была дружна, тот же Уорхол не скрывал восхищения ее талантом "углублять" чужую эстетику. Ее работы с конца 60-х выставляют в крупнейших галереях Америки и Европы, включают в важнейшие итоговые выставки современного искусства (и десять лет даже назад показали в российской столице на "Прыжке в пустоту" в ЦДХ).
И все же академические справочники пишут о ней неохотно. Слишком острыми оказываются вопросы, которыми она задается, рисуя новые портреты Мэрилин Монро и новые цветы, неотличимые от уорхоловских, множа флаги Джаспера Джонса или строя огромных размеров свинцовый самолет в духе Ансельма Кифера, не то чтобы похожий на "настоящего Кифера", но в чем-то даже его и лучше. Что есть оригинал и что такое фальшивка в искусстве? Как складываются мифы вокруг имени и творчества художника? Насколько самоповторы, столь облегчающие завоевание рынка и места в истории, являются все же художественным шагом, а не тонким коммерческим расчетом?
Рефлексия изящного по поводу самого себя многим кажется внутренним, цеховым делом искусства, интересным разве что профессионалам. Но как нет "поэтов для поэтов", так нет и "художников для художников", нет размышлений о внутренних механизмах искусства, которые бы не касались любого зрителя. Это тем более верно в эпоху, когда мастерство копиистов достигло высочайшего уровня и крупнейшие эксперты оказываются бессильны перед задачей определить подлинность Вермера или Малевича или разобраться в потоках захлестнувших мир полотен Шишкиных или Айвазовских. Вопросы, которые возникают в работах Стюртевант, оказываются ключевыми для послевоенной ситуации, когда искусством объявляется буквально все вокруг, но публике и особенно критике все же хочется сохранить при этом хоть какие-то границы для искусства.
Кажется, легче всего было бы объявить актуальным искусством все то, что не претендует им быть. Но при этом непонятно, куда деть расплодившиеся музеи и какие именно гигантские пространства объявить отныне музейными зонами. Так далеко Стюртевант, впрочем, не заходит. Она предпочитает оставаться формально в рамках уже созданного, многократно воспроизведенного и чуть ли не набившего оскомину. А в качестве отвлечения и развлечения поразмышлять над фигурой самого художника. Лучшего образца, чем Йозеф Бойс, здесь не найти. Стюртевант выбирает самый точный тип мимикрии: она наряжается в знаменитую бойсовскую жилетку, надевает его широкополую шляпу и в таком виде храбро шагает с фотографии (и одновременно официального плаката выставки) навстречу зрителю.