выставка живопись
В Третьяковской галерее на Крымском валу открылась ретроспектива Татьяны Назаренко "Фрагменты", приуроченная к ее юбилею. Выставка объединила работы 1960-2000-х годов, так что наряду с известнейшими картинами здесь есть и новейшие объекты и инсталляции. ИРИНА Ъ-КУЛИК считает, что увенчанной всеми возможными официальными лаврами художнице удается по-прежнему сохранять богемный шик.
Татьяна Назаренко — один их тех художников, которых непременно вспоминают, говоря о феномене левого МОСХа. Сегодня ее ретроспектива воспринимается как любопытное художественное самоописание советской богемы — конформистов и тайных поборников опальных духовных ценностей, подвижников и привилегированного класса, бессребреников и модников, модернистов и ретроградов одновременно.
И вычурный пассеизм, и гротескный сюр полотен Татьяны Назаренко, несомненно, имеют отношение к мифологии и амбициям советской богемы. Патетические исторические полотна вроде "Казни народовольцев" (1969-1972), "Декабристов" (1978) и "Пугачева" (1980) иллюстрируют один из самых двусмысленных культов советской интеллигенции: культ бунтовщиков, в которых официоз призывал видеть борцов с царизмом, а вольнодумцы угадывали диссидентов, так что каждый мэнээс, рассказывающий на кухне антисоветский анекдот, отчасти отождествлял себя с декабристами. Иконописные мученики-народовольцы, изысканно-лубочный Пугачев в алой рубахе и неожиданно румяные, круглощекие и слегка палехские декабристы в общем-то оказываются такими же призраками прошлого, что и те чеховские интеллигенты или дамы с пудреными буклями, которых Татьяна Назаренко смело усаживала на своих картинах за один стол с тусующимися в ее мастерской богемными персонажами. Эти последние, надо думать, и представить не могли, что достопочтенные привидения могут отказаться от их гостеприимства — кто, как не эти читатели с трудом купленных книг Лотмана и Эйдельмана и слушатели Окуджавы, мог составить самую достойную компанию гостям из золотого или серебряного века русской культуры, чьими единственными наследниками они себя полагали.
Что же до назаренковского сюра и гротеска, то он напоминает о семидесятническом культе "Мастера и Маргариты", в которой советской богеме, надо думать, особенно льстил тот факт, что для своих похождений в Москве демоническая компания выбрала именно что ее излюбленные места вроде закрытого ресторана Дома журналистов. Мистика, чертовщина и прочие весьма дефицитные в казенной застойной действительности чудеса как-то сами собой казались привилегиями творческой интеллигенции.
Татьяна Назаренко долгое время была законодательницей допустимой художественной моды. В 1970-е годы она даже сделала ряд совершенно немыслимых для официального советского художника того времени абстрактных работ, которые сейчас впервые в России показала на своей выставке в ГТГ. Правда, абстракции госпожа Назаренко писала в Норвегии, где пребывала в творческой командировке,— видимо, делать их на территории страны, где абстракционизм не является преступлением, было все же допустимо.
Сегодня Татьяна Назаренко коллекционирует официальные регалии — Государственную премию, статус члена президиума Российской академии художеств, титул заслуженного художника России и так далее. Но вот оставаться на пике моды сегодня, когда все представления о допустимом и дозволенном смешались, становится все труднее и труднее. А оказаться казенным официозом после стольких лет мосховской фронды тоже не хочется. Госпожа Назаренко называет свои работы новомодными словами "инсталляция" и "объект", делает скульптуры-обманки — выпиленные из фанеры и раскрашенные фигуры в натуральную величину, изображающие то нищих и спекулянтов из перехода метро, то панков с ирокезами, а в 1999 году даже соорудила внушительный фанерный монумент "Рабочая и крестьянин". Селянин в ушанке, с лопатой и бутылкой водки в кармане и труженица древнейшей профессии в черных колготках устремлены уж точно не в будущее, как "Рабочий и колхозница", которых они пародируют, и даже не в настоящее, а в недавнее прошлое стебной перестроечной чернухи.
Гиперреалистическое полотно 2004 года, представляющее расписанную граффити стену, напоминает декор молодежного дома культуры конца 1980-х. И даже композиция 2004 года "Джинсовая мода", сделанная в новаторской для художницы технике рельефа из монтажной пены, ностальгически отсылает все к тем же 1970-м, когда фирменные джинсы были такой же метафизической ценностью, как и дефицитные книжки и альбомы по искусству. Теперь джинсы и книжки продаются на каждом углу, демоны похлеще булгаковских являются пелевинским фээсбэшникам, а раскрашенные фигурки из фанеры и монтажной пены выглядят отнюдь не рискованным contemporary art, а холеным салоном. Впрочем, разве не хозяйкой салона, правда в другом, старомодно-романтическом смысле, предстает на своих картинах сама Татьяна Назаренко, равно светски выглядящая в обществе богемных друзей или гротескных свиных рыл.