В не самый благоприятный момент отмечаем мы сегодня 90-летие со дня рождения Андрея Тарковского. На протяжении последних десятилетий слава знаменитого режиссера только крепла в глазах мирового культурного сообщества. Даже на фоне расцвета авторского кино второй половины прошлого века, рядом с Бергманом, Феллини, Антониони, Кубриком, Брессоном, Куросавой, наш соотечественник Тарковский оказался одним из самых востребованных современными зрителями кинематографистов.
Андрей Плахов
Фото: Григорий Собченко, Коммерсантъ
Андрей Плахов
Фото: Григорий Собченко, Коммерсантъ
Но у этой же популярности есть другая сторона, и она выходит на первый план сегодня, когда в киномире идет острая дискуссия о том, какую роль сыграла русская культура в нынешнем, дошедшем до кульминации противостоянии России с Западом. В этом контексте безупречная репутация Тарковского как художника, внутренне оппозиционного имперской советской идеологии, дает сбой. Эта идеология, сейчас вновь поднявшая голову, легко присваивает и адаптирует под свои нужды любую классику: вспомним хотя бы юбилей Пушкина, который справили в 1937 году. Так и сейчас юбилей Тарковского раскручивают как событие государственной важности.
В начале апреля на экраны выходят отреставрированные копии всех фильмов режиссера, снятых до его отъезда из СССР, от «Иванова детства» и «Андрея Рублева» до «Сталкера». Они попадают в кастрированный в результате войны санкций российский прокат: вот, смотрите, какое у нас импортозамещение, чистый духовный продукт, не чета голливудской пошлости.
Уровень многих соседствующих с этими шедеврами снятых сегодня отечественных лент очень низок, и «Зеркало» с «Солярисом» как будто бы призваны на подмогу, чтобы оправдать их жалкое существование. А когда фильмы Тарковского (это касается и работ других классиков советского периода) попадают на телеэкраны, будучи смонтированы с антизападной пропагандистской риторикой, они сами словно встраиваются в нее. С 00 часов 4 апреля и в течение всего дня на медиафасаде Останкинской башни транслируется праздничный видеоролик с изображением юбиляра. И это в Москве, где режиссер прожил большую часть жизни и где так до сих пор и не создан музей его памяти.
Мифологизация Тарковского началась мгновенно после его смерти в 1986 году. Причем активнейшим образом занялись ею те, кто еще вчера травил его и проклинал за «измену родине». Живой художник всем мешал, вызывал раздражение и зависть. Мертвый же оказался пригоден и как эталон русской духовности, и как вершина религиозного искусства (каковым творчество Тарковского на самом деле не является), и вот теперь — как столп государственной культуры.
Принято считать, что, в силу сплетения целого ряда обстоятельств покинув родину, Тарковский страшно тосковал по ней, что чуть ли не заболел и умер от тоски. И что все эти чувства выразил в фильме «Ностальгия». Несомненно, как и герой этой картины Андрей Горчаков, режиссер испытывал что-то от вынесенного в название смутного чувства. Но у Горчакова оно носит метафизический характер и с возвратом или невозвратом на родину почти не связано. Оно связано с чувством бессилия — искусство не может изменить гибнущий мир. Вслед за местным юродивым «пророком» Доменико главный герой видит единственный путь разрешить это противоречие — принести себя в жертву. И он погибает, осуществив идею Доменико — пронести зажженную свечу через бассейн в Баньо-Виньони.
Тарковский тоже принес себя в жертву, пусть в символическом смысле. Но и для него отъезд из России был только частью пазла судьбы. От чего он реально страдал, и это прекрасно видно по его подробным дневникам, так это от разлуки с близкими — женой и сыном, которым советские начальники, мастера психологических пыток, не разрешали выехать из страны. Его мучил и притягивал к себе образ дома, идеалом которого стал для него приобретенный семьей Тарковских дом в Рязанской области. Или гораздо более скромный дом его военного детства в Юрьевце, воскрешенный в «Зеркале». Образ деревенского русского дома режиссер несет с собой и на Солярис, и в Тоскану, монтируя его в символическом кадре с итальянским монастырем.
Весь кинематограф Тарковского разрывается между «русскостью» и «всемирностью», чувством прошлого и прозрением будущего. В «Сталкере», снимавшемся в Эстонии, он предсказал скорый советский Чернобыль — катастрофу распада и сопутствующих ему разрушительных войн. В Стокгольме он снял ключевую сцену «Жертвоприношения» как раз в том месте, где вскоре был убит «оплот мира» премьер-министр Улоф Пальме. А «Ностальгия» стала скорее свидетельством духовного единения Тарковского с Италией, которую он в итоге все-таки предпочел России.
Фотогалерея
Режиссер Андрей Тарковский и его фильмы
Фото: Л. Горнунг
Фото: Л. Горнунг
Фото: из личного архива Андрея Тарковского
Фото: РИА Новости
Фото: РИА Новости
Фото: В. Плотников / Фотохроника ТАСС
Фото: Репродукция Фотохроники ТАСС
Фото: РИА Новости
Фото: РИА Новости
Фото: РИА Новости
Фото: из личного архива Андрея Тарковского
Фото: РИА Новости
Фото: ТАСС / Mary Evans Picture Library
Фото: Коммерсантъ / Михаил Разуваев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Азаров / купить фото