Сможет ли Россия лечить онкобольных без поддержки Запада

Недавно в сети появились сообщения о том, что некоторые европейские сообщества решили прекратить помощь российским онкобольным, а также перестать участвовать во всех конгрессах, посвященных вопросам онкозаболеваний, где будет участвовать Россия. Корреспондент «Ъ-Науки» Оксана Менейлюк пообщалась с Иваном Стилиди, доктором медицинских наук, профессором, академиком РАН, главным внештатным специалистом-онкологом Минздрава и директором НМИЦ онкологии им. Н. Н. Блохина, известного как онкоцентр на Каширке. Ведущий ученый рассказал, сможет ли Россия лечить онкобольных без поддержки Запада.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

— Давайте начнем с главного: российские лечебные учреждения способны сегодня конкурировать с западными в лечении онкозаболеваний? Есть ли у нас прорыв в каких-то направлениях?

— Российская онкология — уже давно часть мировой онкологии. В чем-то мы на уровне ведущих западных и восточных стран, а в чем-то и опережаем коллег. Например, онкологическая служба России — многоуровневая система специализированных медицинских учреждений — неоднократно доказала свое преимущество. Российская онкохирургическая школа по праву считается одной из лучших в мире. Вот буквально недавно в онкоцентр позвонил известный хирург из Южной Кореи, сказал, что восхищен достижениями наших онкоортопедов и готов приехать к нам, чтобы поделиться опытом уникальных операций по эндопротезированию грудной клетки 3D-имплантами. «А вы сколько таких операций сделали?» — спросили его мои коллеги. «Пять»,— отвечает известный онколог. «А мы одиннадцать! Приезжайте!»

— А 3D-импланты закупаются за границей или их можно сделать в России?

— Импланты делаются у нас в России, в Москве, индивидуально для каждого пациента. Биоинженеры компании, которая на этом специализируется, приезжают к нам в центр и совместно с лечащим врачом, опираясь на данные МРТ-исследования, разрабатывают макет грудной клетки. Через неделю привозят готовый имплант. Эта технология позволяет нам помогать людям, которые в противном случае были бы обречены.

— Опыт каких стран мы активно перенимали в последние годы? У каких стран и в чем был ярко выраженный прорыв в борьбе с онкозаболеваниями?

— Когда вы говорите о прорыве, подозреваю, имеете в виду изобретение какого-то одного спасительного средства. Но онкология — это целая отрасль в медицине, где работают тысячи ученых и врачей разных специальностей, медицинских сестер, медицинских физиков, биоинженеров… Прогресс в онкологии колоссальный! И он общий. Нет такого сейчас, что в Германии или Израиле лечат онкологические заболевания лучше, чем в России или в Китае. И мы это видим на примерах наших пациентов. В Центре Блохина время от времени появляются пациенты, которые верили в то, что там лучше, но все они в результате приехали к нам, потому что там то же самое, но за огромные деньги. А если уж и говорить о прорывных темах, то, например, установку для бор-нейтронозахватной терапии — технологии лучевого лечения рака, которая обещает быть очень эффективной,— разработали в России.

— Сейчас пока западные компании не объявили об отказе работать на российском рынке, но если это произойдет, способны ли российские препараты полностью заменить иностранные аналоги? Или все-таки какие-то лекарства нам жизненно необходимы от Запада?

— 4 марта Международная ассоциация фармпроизводителей (АIPM) заявила о том, что санкции, вводимые против России, в соответствии с международным гуманитарным правом не распространяются на лекарства и медицинское оборудование, поэтому договорные обязательства расторгнуты быть не могут. Сейчас, насколько мне известно, представители компаний ищут возможности для поставок лекарств и оборудования в условиях, когда некоторые российские банки отключены от SWIFT и из-за перерыва в авиасообщении может увеличиться время отгрузки.

Но, во-первых, на данный момент Россия обладает достаточным запасом лекарственных препаратов, в том числе по номенклатуре ЖНВЛП. Во-вторых, из сотен наименований противоопухолевых препаратов только порядка двадцати — под патентной неприкосновенностью, то есть их не может производить никто, кроме обладателя патента. Остальные производятся несколькими фирмами, не обязательно российскими, на нашем рынке много импортных препаратов, которые готовят в странах, не поддержавших санкции против России. В-третьих, у нас есть опыт многократного увеличения мощности собственного фармпроизводства. Например, производственный филиал НМИЦ онкологии им. Н. Н. Блохина «Наукопрофи» в прошлом году оказался единственным производителем препарата «Винкристин», входящего в большинство схем химиотерапии. Из трех производителей мы остались одни. Пришлось перестроить работу, и через два месяца мы были в состоянии обеспечить потребности всей страны в этом лекарстве.

— А насколько это качественные препараты?

— Качественные! В фармпроизводстве вообще и у нас в частности высочайшие требования к контролю качества, поверьте. Кроме того, мы принципиально не закупаем активные субстанции с остаточным сроком годности менее 90%.

— То есть пока все лекарства есть и их хватит на год, а за это время мы сможем производить свои?

— На сегодняшний день мы знаем, что запас лекарств есть и он существенный. Что фарминдустрия не собирается прекращать поставки. Что Россия готова продолжать конструктивное взаимодействие с теми иностранными компаниями, которые не планируют ограничивать свою работу. Для них, в частности, продолжает действовать правило «больше уровень локализации производства внутри страны — больше преференций». И что для правительства Российской Федерации приоритетным является обеспечение бесперебойной работы фармпроизводств в стране.

— Были ли уже прецеденты, что ваши западные коллеги дали отказ лечить русских? Или пока это только высказывания?

— Мне о таких случаях ничего не известно. Более того, крупнейшие мировые профессиональные сообщества онкологов — АSCO и ESMO — никаких высказываний на эту тему не делали. Я убежден, что медицина и наука — вне политики.

— Над чем сейчас активно работает ваш центр? И чем уже можно похвастаться?

— И наш центр, и онкологическая служба России активно работают над совершенствованием методов лечения рака и доступностью онкопомощи. И, поверьте, сделано очень много. Я понимаю пациентов, которые критикуют работу российских онкологов, особенно в ряде регионов, потому что не везде идеально, а человек не хочет и не может ждать. Но за последние три десятка лет — а я давно работаю в онкологии и знаю, о чем говорю,— прогресс колоссальный. В федеральных центрах России — их у нас порядка двадцати — онкологическая помощь оказывается на мировом уровне. В национальных центрах — их в стране четыре — мои коллеги выполняют уникальные операции, разрабатывают новые методики и протоколы лечения, совершенствуют клинические рекомендации. Мы по-прежнему на связи с нашими зарубежными коллегами, обмениваемся знаниями, разбираем клинические случаи, помогаем друг другу и нашим пациентам.