24 февраля исполнительный директор петербургского благотворительного фонда медицинских решений «Не напрасно» онколог Илья Фоминцев был задержан полицией за участие в акции протеста и осужден на 20 суток ареста. После освобождения он поделился с “Ъ” подробностями своего задержания, суда, ареста и жизни в спецприемнике.
Онколог Илья Фоминцев
Фото: Фонд профилактики рака
Онколог Илья Фоминцев
Фото: Фонд профилактики рака
Как меня задержали
Утренние новости 24 февраля застали меня в небольшом московском отеле на Сретенке. В город я прилетел накануне, а с утра должен был участвовать в съемках медицинской передачи. Вечером планировал улететь в Волгоград уже на другие съемки.
Но утром Россия начала на Украине «спецоперацию». Как прошли мои съемки, не помню. Мы только и ждали, чтобы камера остановилась, и мы с коллегами смогли обсудить, что вообще происходит. Оказалось, что один мой коллега уже успел взять билеты в Стамбул для всей семьи,— чтобы уехать из России. Это меня поразило и окончательно выбило из колеи. Было непонятно, оставаться мне в Москве или возвращаться в Питер. Чтобы это обдумать, я зашел в ближайшую кофейню и стал читать новости. В какой-то момент я понял, что не могу больше сидеть в кафе и должен выйти на улицу. И что, если я испугаюсь, это станет привычной реакцией, а дальше так и пойдет по накатанной.
Я направился к Пушкинской площади, где в это время собирались люди на антивоенную акцию. На Тверской, пытаясь перейти дорогу в сторону площади, наткнулся на двух, небольшого роста, полицейских. Они преградили мне путь:
— Разворачивайтесь и уходите.
— Но мне нужно на ту сторону.
— Туда нельзя.
— А почему нельзя?
— Тебе чо, непонятно сказали? Нельзя!
— Ты для начала представься, а потом тыкай,— возмутился я.
— Много вопросов задаешь! А ну документы!
Я протянул паспорт. Он вырвал у меня из рук паспорт и бодренько засеменил с напарником в сторону автозака, буркнув мне через плечо:
— Проследуйте в автотранспорт!
— Вы меня задерживаете? — уточнил я, попутно размышляя, почему они называют автозак «автотранспортом»?
— Да! — бросил мне полицейский.
— Основания для задержания вы могли бы назвать?
— Ты отказываешься подчиняться законным требованиям сотрудника полиции? — останавливается тот, у кого мой паспорт.
— Я не отказываюсь, я прошу назвать основания для моего задержания,— спокойно отвечаю ему.— И кстати, я не считаю ваши действия законными.
— Ты! Отказываешься! Подчиняться! Сотруднику! Полиции?! — его голос становится громче, а тон — угрожающим.— Я сейчас буду применять спецсредства!
Я знаю, что такое спецсредства: дубинка, заломленные руки, удар по коленям. Я отвечаю, что не надо спецсредств, я все понял. Захожу в автозак, полицейский заскакивает туда вслед за мной, хватает за руку, пытается ее заломить — и впихнуть меня в клетку, которая находится внутри. Но из-за низкого роста и слишком ярких эмоций он спотыкается — если бы я не удержал его, он ударился бы лицом о металлическую решетку (упал бы он, а мне потом отдуваться). Эх ты, Рэмбо.
— Не убейся,— говорю ему и захожу в клетку.
Однажды меня уже задержали на митинге, так что с процедурой я был знаком: надо дождаться, когда «автотранспорт» заполнится, и нас отвезут в ОВД, где долго и нудно будут оформлять протокол об административном правонарушении, а потом отпустят домой. Как правило, всем дают штраф в размере 20 тысяч рублей.
Но в этот раз со мной все пошло по другому сценарию. Когда в автозак набилось 11 человек, нас отвезли в ОВД «Котловка». По пути мы связались с ОВД-инфо (признана в РФ иностранным агентом.— “Ъ”), чтобы там записали наши имена и по возможности прислали адвоката.
В отделе у нас собрали документы, всех оформили. Потом прибежал бодрый майор и сообщил мне, что я остаюсь в отделе на сутки до суда, потому что у меня повторное административное нарушение.
Я не понял, зачем оставлять меня на сутки в камере, если это не уголовная статья и назавтра можно вызвать меня в суд. Но на мои вопросы никто не отвечал. Забрали личные вещи, часы, телефон, шнурки, ремень — и завели в камеру.
ОВД
Камера в ОВД представляла собой комнату с бетонным полом и накрепко сколоченной скамейкой из досок шириной примерно в 50 см, п-образно прилегающей к стенам камеры. Ни матраса, ни подушки на скамье не было. Пришлось лечь на голые доски. Я был один и заснул мгновенно.
Чтобы попросить воды или выйти в туалет, нужно было колотить в дверь. Дежурный приходил, но не быстро — приходилось ждать около получаса.
Кормили галетами и растворимой лапшой; жить можно. С утра я ждал, что меня повезут на суд. Около 13.00 пришли какие-то молодые парни в штатском, заковали меня в наручники и повели. По дороге разрешили покурить, поскольку мои конвоиры и сами курили. Я стоял в наручниках и, подняв обе руки, курил, глядя в небо. Смотреть вокруг не хотелось. Тревожность, накрывшая меня после новостей о «спецоперации», не уходила.
Суд
Я впервые участвовал в судебном заседании и совершенно не знал, как все это устроено. Мне казалось, что это должно отличаться от кино. На деле же оказалось — похоже. Адвокат, которого я нашел при помощи поста в соцсетях, прибыл вовремя.
Судья Зюзинского райсуда Москвы Кабанова открыла заседание, адвокат сразу попросил время, чтобы ознакомиться с делом.
Судья дала ему 10 минут. Я сидел рядом с адвокатом и прочел протокол, составленный полицейскими. Они утверждали, что я «в составе группы лиц около 800 человек скандировал лозунг "Нет войне", нес плакат и привлекал внимание СМИ». Разумеется, никакого плаката у меня не было, как не было и группы в 800 человек. Время задержания в протоколе было указано неверно — на час позже реального.
Фотогалерея
Протесты против военной спецоперации на Украине
Фото: Коммерсантъ / Анатолий Жданов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Эмин Джафаров / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Анатолий Жданов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Эмин Джафаров / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Анатолий Жданов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Анатолий Жданов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Анатолий Жданов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Эмин Джафаров / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Анатолий Жданов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Марина Молдавская / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Марина Молдавская / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Марина Молдавская / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков / купить фото
Адвокат обратил внимание суда на то, что в деле не содержится никаких доказательств моего участия в митинге, кроме показаний полицейского, который меня и задержал. А показаниям этим верить нельзя, ведь, судя по ним, полицейский Лиханов производил мое задержание вместе с полицейским Лихановым, то есть сам с собой. «Я находился на дежурстве с рядовым Лихановым»,— сообщает полицейский в протоколе и подпись: Лиханов.
Судья попросила меня «изложить», как было дело. Я рассказал. Выглядел я, должно быть, довольно помятым — сутки не мылся, спал на досках. «Суду необходимо исследовать вашу личность»,— произнесла судья. Я плохо понимаю канцелярский язык, поэтому уточнил:
— Вы просите меня рассказать о себе?
— Да.
Рассказал. Меня переполняло возмущение — и от того, что здесь разговаривают с живыми людьми как с машинами, и от того, что я не преступник, а меня сутки продержали в камере, отвезли в суд в наручниках. Судья спросила, сколько у меня детей и какого возраста. У меня трое, младшей — 4 месяца.
Она ушла в совещательную комнату. Ее не было минут 40.
Вернувшись, стала скороговоркой зачитывать решение… Оказывается, мои показания судья вообще не учла. Ей было достаточно показаний Лиханова. Она арестовала меня — на 20 суток, «с учетом смягчающих обстоятельств в виде трех детей на иждивении».
Зачитав приговор, она даже не подняла на меня глаза. А когда я попросил ее мотивировать решение, не посмотрев на меня, ушла из зала.
Адвокат лишь выругался сквозь зубы.
Уже потом, в спецприемнике, я узнал, что другим участникам акций протеста в тот день давали 25 или 30 суток.
Конечно, я был ошеломлен таким решением. На меня снова надели наручники и повезли в ОВД. Там я провел еще одну ночь на досках. Мне пообещали, что скоро отвезут в спецприемник.
Очередь в тюрьму
Из ОВД меня должны были доставить в спецприемник, где я провел бы оставшиеся 20 суток ареста.
Первая попытка состоялась тем же вечером. Около 11 вечера за мной прибыл конвой. Ехать нужно было примерно 10 минут. Но автозак вдруг остановился перед воротами спецприемника и простоял 4 часа. Я и другие арестанты, пристегнутые друг к другу наручниками, не понимали, что происходит. Оказалось, что конвои из разных ОВД встают в живую очередь в спецприемник, не зная, есть ли там места для арестантов. Почему-то узнать это заранее, позвонив в спецприемник, они не могут. Могут — только ждать у ворот. На трех арестантов обычно выделяется конвой в составе 4 человек. Вот эти 4 человека стояли у ворот вместе с нами 4 часа, а государство оплачивало 16 бессмысленных «человеко-часов».
Когда наконец нас впустили внутрь, обнаружилось, что в моем судебном постановлении опечатка, и, чтобы ее исправить, нужно снова ехать в суд. А для остальных арестантов, приехавших в спецприемник вместе со мной, мест там не нашлось.
Таким образом, 4 часа и арестанты, и конвоиры потратили впустую.
Меня вернули в камеру в ОВД, на уже знакомые доски, ставшие мне кроватью. На следующий день опечатку в моих документах исправили: «Постановление о внесении изменений в постановление...».
Вечером конвой из трех человек совершил очередную попытку довезти меня — одного — до спецприемника. В очередь мы встали в 11 часов вечера. Я пошутил: «Ребята, у меня ощущение, что я очень хочу попасть внутрь, а спецприемник защищается от меня колючей проволокой». Они посмеялись. Между конвоями случаются ссоры — если кто-то отъехал куда-то, а потом вернулся, его не пускают на прежнее место.
В спецприемник я вошел в 9 утра. Мы стояли перед воротами 10 часов — и при этом никто не знал, есть ли там для меня место.
В общей сложности, чтобы доставить меня из здания ОВД в здание спецприемника, расположенные в 10 минутах езды друг от друга, государству понадобилось 36 полицейских «человеко-часов». Не знаю, как они выдерживают на такой работе?
Но моих конвоиров это не смущало: служба идет, зарплата капает. За эти часы ожидания я провел с каждым из них интервью по модели Герцберга (психологическая теория мотивации, позволяющая выяснить, удовлетворен ли человек своей деятельностью.— “Ъ”) и с удивлением обнаружил, что у них довольно сбалансированная мотивация к работе. Ее основой, конечно, является финансовая стабильность — около 70 тыс. рублей зарплаты, льготы и иногда служебное жилье. «А куда нас еще возьмут?» — спросил один из них, Дима.
В спецприемнике я познакомился с арестантом, который ждал своей очереди, чтобы сесть в камеру, 18 часов. А ведь эта «работа» оплачивается налогоплательщиками.
Спецприемник и его обитатели
Я вошел в камеру спецприемника в 9 утра и оторопел — передо мной была «хата», как в кино: 7 двухэтажных шконок, развешанные повсюду носки, полотенца. В нос ударила адская смесь запахов от 13 потных тел, табака, доширака и человеческих экскрементов. 13 пар глаз оценивающе осмотрели меня. «Чо, политический?» — спросил один. Я кивнул.
Почему-то всех моих знакомых интересуют вопросы социального взаимодействия в тюрьме. Видимо, сказывается страх перед возможным насилием со стороны более «опытных» зэков. У меня таких страхов не было — я понимал, что там тоже — простые люди. И я не ошибся. Но определенные социальные особенности в таком месте все-таки существуют. В камерах могут размещать очень много людей. В моей, например, вместе со мной было 14 человек. Это замкнутое сообщество мужчин со всеми вытекающими последствиями — они постоянно на виду друг у друга, им приходится взаимодействовать, у них накапливается агрессия.
Людей в «хате» можно разделить на социальные подгруппы. В моей я определил пять таких групп. Дебоширы-разночинцы, среднего возраста, самых разных профессий, никогда не сидевшие по уголовным статьям, устроившие дебош или драку по пьяному делу. Таких было трое, к концу моего ареста остался один. Срок ареста у них — от 10 суток. Мигранты, парни из Средней Азии, которые всегда держатся вместе, поддерживают друг друга, независимо от того, за что арестованы. Их поначалу было четверо, потом двоих отпустили, на их место пришли «политические». «Урки», люди с уголовным прошлым, часто попадают под административный арест просто так — для профилактики — или за мелкие нарушения. В моей камере их было двое, и они оказались самыми спокойными — опыт научил их жить в «хате» тихо и никому не создавать проблем. Молодежь, задержанная за вождение без прав или в пьяном виде, за попытку уйти от преследования ГИБДД. Таких было трое, сроки у них были короткие — до 5 суток. И политические, как я,— сидевшие за участие в митингах, разношерстная и самая сложная для совместного проживания группа. Любое упоминание первых лиц государства может вызвать у этих ребят яростные споры на пару часов, и заставить их замолчать невозможно. Часто это 30–35-летние мужики, срок ареста — от 20 до 30 суток.
Наверное, я должен был примкнуть к политическим, но выбрал для себя другую роль — пообщавшись с каждым, стал внегрупповым посредником для налаживания социальных связей. Группы немного ссорились между собой, а посредник мог мирить их, установив понятные правила коммуникаций.
Роль примирителя в замкнутом пространстве поначалу сильно утомляла, но потом я привык. Социальному взаимодействию немало способствовала игра в домино. «Рыба!» — то и дело раздавалось из-за приколоченного к полу стола.
Мой сосед по шконке, отсидевший за убийство и наркотики Миша, похвалил меня: «Ты бы на зоне выжил». Но, подумав, добавил: «Только слишком бесишься от несвободы». Он был совершенно прав.
Эмоции
Эмоции, испытанные мной, характерны для многих. Поначалу вы обживаетесь в замкнутом пространстве, потом приходит осознание, что вы взаперти, а жизнь с полезной деятельностью — проходит мимо. Учитывая, что в эти дни глобальный мир менялся каждую минуту, уже на второй день ареста меня начало трясти от вида запертой двери. Решетки на окнах не беспокоили, а вот дверь — ужасно бесила. Как человек, высоко ценящий свою свободу, я никогда не думал, что невозможность выйти за запертую дверь так бьет по нервам.
Люди, сидящие за уголовное преступление, рассказывают, что и для них самое страшное — понимание, что выйти нельзя. Мой сосед по «хате» Жалгас, отсидевший 10 лет за убийство, рассказывал:
— Самое сложное — осознание масштаба срока. Когда приходит понимание, что ты не выйдешь ни завтра, ни послезавтра, ни через год — приходит ужас. Многие пытаются покончить с собой.
— На зоне нет психологов?
— Может, и есть, но ни я, ни те, кого я знал, их ни разу не видели.
— А как ты спасался?
— Помогали опытные урки, у которых много ходок. Давали советы, как выжить.
В этот момент у Жалгаса в глазах появились слезы. Он сказал, что с ним об этом никто никогда не говорил.
А я вспомнил, что в группах анонимных алкоголиков используют опыт равных консультантов — людей, которые употребляли наркотики или алкоголь, справились с зависимостью и теперь помогают справиться с ней другим. Вот бы и в системе ФСИН ввели таких консультантов — например, тех, кто отсидел и готов консультировать хотя бы онлайн. Простые психологи им в подметки не годятся... Это спасло бы здоровье и жизнь огромного количества людей. Но разве наша система ФСИН — про помощь и исправление?
Здоровье
До ареста я слышал, что отсидевшие в тюрьме люди часто выходят оттуда с угробленным здоровьем, больными ногами и спиной. Удивлялся: почему так? Отсидев свой срок, понял почему.
В камере нет свободного пространства, ты практически обездвижен. Ты лежишь на крайне неудобных нарах: железная арматура крупной клеткой, покрытая тоненьким, истертым матрацем. Железки впиваются в тело, матрац не спасает. Нормально спать — невозможно. Ты находишься в постоянном стрессе, тебе приходится адаптироваться к новому порядку, в том числе к несвободе. Тебя разрывает от этих эмоций. Напряжение мышц особенно сказывается на шее и пояснице. Ты находишься в крайне нездоровой среде, любая респираторная инфекция в «хате» быстро станет и твоей, воздух тяжелый, спертый (курят прямо в камере и практически круглосуточно), о тишине даже не мечтаешь, живешь в постоянном многоголосом шуме. Еда — некачественная.
Меня спасали прогулки и регулярная, долгая зарядка. Я наладил групповую зарядку среди арестантов — многим понравилось, но выдержать режим и ритм тренировки смогли не все. В итоге на зарядку со мной ходили только «урки» — они ребята опытные и используют любую возможность, чтобы двигаться.
У меня хорошая физическая форма, но даже я понял: посади меня на год, здоровье я там оставлю навсегда.
Быт
В камере ты постоянно чего-то ждешь. Завтрака, прогулки, обеда. Так быстрее проходит время. В этом спецприемнике нам даже выдавали на 15 минут наши телефоны, и это было роскошным подарком: позвонил домой и ждешь сутки нового звонка.
Безделье убивает. Я договорился с «продольными» — надзирателями, которые ходят вдоль камер,— чтобы мне дали карандаш и блокнот. Другим не давали, потому что могут воткнуть карандаш кому-нибудь в глаз. Я записывал свои наблюдения, это скрашивало жизнь за решеткой.
Каждый день мы расписывались за еду, которую нам давали,— три приема пищи стоили 260 рублей, и мы расписывались под квитанцией, подтверждая, что государственная еда была нами употреблена.
Передачи с воли разрешали — практически любого размера. В первую очередь в камере расходятся сигареты и чай, сушки и шоколад. Я поддерживал неимущих, к которым никто не ходил, и советую так делать остальным — здесь и сейчас это наши товарищи по несчастью.
Для многих заключенных может быть большой проблемой невозможность мыться каждый день. В душ водят один раз в неделю по воскресеньям. В «хате» есть раковина, где можно помыться до пояса. Рядом с раковиной — дырка в полу, огороженная фанеркой по пояс,— туалет. В некоторых спецприемниках, как мне рассказали, и такой фанерки нет.
Не надо стесняться, все заключенные находятся в камере в одинаковых условиях и к естественному отправлению потребностей относятся лояльно. Попросите знакомых или родственников передать вам побольше влажных салфеток, они вам точно пригодятся.
Отношение надзирателей к арестантам — милейшее. Я не представлял себе, что так бывает. Подшучивают, местами закрывают глаза на небольшие вольности, о многом можно договориться, но в пределах основных правил. Они создают доброжелательную атмосферу — возможно, для собственного комфорта. Улыбчивые пионервожатые, ей-богу.
Мне показалось, что их обучают коммуникации с арестантами, а еще — что на эту работу берут после психологического отбора.
Правда, по рассказам заключенных, сидевших не в первый раз, так обстоят дела далеко не во всех спецприемниках Москвы.
Советы
Отсидка в спецприемнике — не самый приятный опыт. Но я вынес оттуда уверенность в себе и своих коммуникационных навыках. Каждый может что-то вынести из этого опыта. Главное — не выносите из спецприемника вещи, это плохая примета.
Пожалуй, следует запомнить главное: если вы будете с достоинством и уважением общаться с остальными арестантами, ничего плохого с вами, скорее всего, не произойдет.
Спецприемник — это своего рода лайт-версия тюрьмы, после которой вы понимаете, как все устроено на зоне. И еще понимаете, что вы туда совсем не хотите. После моей короткой отсидки «двушечка» кажется мне убийственным сроком.
Впрочем, в России от сумы и от тюрьмы нельзя зарекаться.
Анализируя свой опыт, хочу дать несколько советов тем, кто может попасть под арест.
При задержании не кричите, не возмущайтесь, ведите себя спокойно и вежливо.
В ОВД не проявляйте излишней инициативы, не качайте права по каждой запятой. Не тратьте нервы и время, чтобы переспорить полицейских, вас все равно обвинят, и вы ничего не добьетесь, кроме потери ресурсов. Если вам грозит штраф, спокойно оформляйтесь и поскорее уходите из ОВД.
Если вас задержали до суда и поместили в камеру, попросите родных передать вам туристическую пенку (коврик.— “Ъ”) и небольшую ортопедическую подушку, иначе вы рискуете остаться без спины. Эти вещи пригодятся вам и в спецприемнике. Полицейские в ОВД не всегда принимают передачи, а часто в последнее время к задержанным не пускают даже адвокатов (все это является нарушением закона), но попытаться стоит.
Если вас задержали на митинге, даже не рассчитывайте на какое-либо справедливое разбирательство в суде. Вас обвинят и непременно дадут максимально возможное наказание. Никакие доказательства с вашей стороны в расчет не примут.
В спецприемнике важно сохранять спокойствие. Некоторые сокамерники могут раздражать своими повадками — старайтесь переключаться и отвлекаться, иначе вы съедите себя или испортите отношения с окружающими. Помните, что все проходит, и это тоже пройдет.