В Русском музее открылась выставка "Мир бумажных денег". На ней впервые представлена музейная коллекция бонистики, а в роли куратора выступил Сбербанк России. Ассигнации, облигации, керенки и червонцы рассматривала АННА Ъ-ТОЛСТОВА.
Может быть, дело в кураторе и его глубокой заинтересованности в предмете, но выставка, занимающая всего три зальчика корпуса Бенуа, получилась как маленькое произведение концептуального искусства. Все здесь прекрасно: и остроумный дизайн (фальшивки, например, упрятаны в зарешеченную витрину), и забавный видеофильм, в котором история денежного обращения в России рассказана почти в митьковском духе, и, разумеется, экспонаты от екатерининских ассигнаций до хрущевского пореформенного рубля 1961 года. Но прекраснее всего концепция: показать деньги не только как документ по истории российской экономики, политики, идеологии — это и так лежит на поверхности,— но и как особое искусство. Имеется в виду, что оттиснутые на бумаге государственные финансовые обязательства — это, по существу, печатная графика: в лучшие для государства времена над ее дизайном работали неплохие художники, в худшие же портился дизайн и увеличивался тираж. Ну а в рассуждении перехода на пластиковые карты бумажные деньги предстают и вовсе исчезающим искусством, и потому проект даже окрашивается в благородные ностальгические тона.
Итак, дизайн. В самом начале, при Екатерине II, никакой: простенькие односторонние листки с рельефным тиснением и подписями должностных лиц. Не до красоты было, бумажные ассигнации вводились в 1769 году ввиду непомерных расходов на русско-турецкую войну. За отсутствие дизайна сильно поплатились в ходе отечественной войны 1812-го, когда Наполеон с легкостью наводнил Россию фальшивками. По качеству бумаги и печати наполеоновки были даже лучше, зато имели опечатки, уверяя население, что обеспечиваются "холячею" (вместо "ходячею") монетой. Так что после победы пришлось озаботиться проблемой декора — на александровских ассигнациях появились ампирный орнамент и государственный герб. При Николае I кредитные билеты стали двусторонними, при Александре II на них начали печатать портреты государей, а уж помпезное оформление петруш (сторублевок с изображением Петра I) и катенек (500-рублевых купюр с Екатериной II) времен Александра III считалось самым высокохудожественным в Европе. Одного взгляда на гигантский проект тысячерублевой банкноты Михаила Микешина с микешинским же памятником тысячелетию России достаточно, чтобы понять, что в 1894-м году Россия пришла наконец к идеальному образу имперских денег.
С этим имперским дизайном пытались бороться и временное, и советское правительство, да все без толку. Чехонинские и билибинские двуглавые орлы без короны и прочих регалий, нарисованные весной 1917-го для денег "свободной России", выглядят всего лишь изящными мирискусническими виньетками. А Исаакиевский собор за спиной аллегорической Свободы на отпечатанных по заказу Александра Керенского в США 25-рублевках, рисунком и шрифтами напоминающих доллары, и вовсе смахивает на Капитолий. Впрочем, "американскими" деньгами временному правительству воспользоваться так и не пришлось, а запомнилось оно неразрезанными простынями 20- и 40-рублевых керенок, которыми еще долго обклеивались сундуки и сортиры. Имперский дизайн не удалось переплюнуть даже в начале романтических 1920-х — червонцам с рабочими, красноармейцами и сеятелями главного художника Гознака скульптора Ивана Шадра. Возврат к декору романовских денег в сталинское время был предопределен: не случайно Ильича с червонцев 1937 года, который благополучно дожил на купюрах СССР до перестроечных времен, рисовал переквалифицировавшийся в соцреалиста придворный портретист Николая II Альфред Эберлинг.
Впрочем, самое сильное впечатление от выставки — не достижения дизайна того или иного отдельного бумажного объекта, а искусность самого главного дизайнера, проводящего с этими объектами масштабные художественные акции в жанре эмиссии, девальвации или инфляции. Потому при входе на экспозицию гордо красуется витрина со сбербанковским собранием сберкнижек с конца XIX века до середины XX, изящно разложенных под плакатом 1927 года с рабочим и колхозником "Мы даем свои деньги взаймы только государству". Это что-то вроде кураторского напоминания: мол, мы, конечно, к Русскому музею и его уникальному отделу бонистики со всяческим уважением, только главная коллекция денег хранится, извините, не здесь.