премьера театр
В театральном центре на Страстном состоялась премьера спектакля Театральной мастерской Георгия Тараторкина "Откровения князя Касатского" по повести Льва Толстого "Отец Сергий" в постановке Александра Назарова. РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ не упустил шанс перечитать первоисточник.
Чувство признательности режиссерам, берущимся за Льва Толстого, испытываешь уже потому, что вечером после спектакля непременно снимаешь с полки том из собрания сочинений. Когда бы еще выбрал время, чтобы перечитывать "Воскресение" (как после недавней премьеры "Воскресение. Супер" в "Табакерке") или "Отца Сергия"? Самое простое объяснение: органы чувств ищут наслаждения от толстовского способа соединять слова, последовательно излагать содержание, пронзать неожиданным сравнением и всерьез относиться к языку. То есть к первоисточнику приникаешь не для того, чтобы скучно попенять театру на своеволие, а просто потому, что прочитать подвергшееся театрализации произведение графа — самый простой способ восстановить ясность и гармонию.
Спектакль "Откровения князя Касатского" не ясен и не гармоничен. Хочется прибавить — пока. Во-первых, по доброте душевной, во-вторых, потому что выпускать премьеру приходилось в авральном порядке (рецензенту знать это, конечно, необязательно, но не удалось увернуться от лишней информации), в-третьих, потому что даже по увиденному понятно: Александр Назаров брался за "Отца Сергия" не просто так, были у него резоны и замыслы. Взять хотя бы определение спектакля: "Чудо (miracle) без антракта". Наивный по нынешним меркам средневековый жанр, вероятно, может задать правила для театральной игры, да только ведь он требует почти слепой, беспримесной веры и почтения к житийным канонам.
А какой же канон применим к "Отцу Сергию"? По Толстому, истинная вера — в служении людям, в ежедневной мирской честности, а не в монашьем отшельничестве и чтении молитв. Ох, поджарили бы на костре во времена мираклей и старого графа, и молодого режиссера! Но дело даже не в сути жанра, а в изначальном недоверии режиссера к сути истории. Путь к пониманию истины отбирает у князя Касатского всю жизнь, но в мучительной искренности всех перипетий автор повести не сомневается. "Весь интерес — психологические стадии, которые он проходит",— писал Толстой в дневнике.
Никаких таких стадий в "Откровениях князя Касатского" нет. Начинается спектакль с откровенного лукавого шутовства: когда из вороха соломы достают и деревянную куклу императора Николая Павловича, которому был так предан Касатский, и его живую, но похожую на куклу невесту, от которой и сбежал-то князь в монастырь. Будущий отец Сергий с чемоданчиком в руках похож на растерянного, отставшего от поезда пассажира. То есть в монашьей келье, похожей в спектакле Александра Назарова на недостроенный дачный домик, князь оказывается вроде бы как по нелепому недоразумению. Кстати, про сколоченный из досок и неровных кусков фанеры домик — сценография Ларисы Ломакиной очень выразительна. Впрочем, иначе у госпожи Ломакиной и не бывает: не знаю, ангел или дьявол нашептал режиссеру замысел постановки, но то, что Ломакина — художник от Бога, у меня лично сомнений нет.
Актер Игорь Гордин, играющий князя, в рекомендациях тоже не нуждается. А вот в сложных задачах нуждается, да еще как. Его отец Сергий откровенно смешон, когда вздергивает подбородок и выпячивает вперед окровавленную пятерню. Толстовский герой отрубает себе палец, чтобы не поддаться похоти, но здесь им, похоже, руководит одно только тщеславие и позерство. Да и грехопадение Сергия с приведенной к нему на исцеление больной купеческой дочкой выглядит суетливо, нелепо и смешно. Что же, жанровое снижение сурового, объемного, требовательного толстовского повествования — прием понятный и современному человеку простительный. Вот братья Пресняковы, а вслед за ними режиссер Юрий Бутусов и "Табакерка" недавно проделали то же самое с "Воскресением". Правда, они не совсем "опустили", а только немного "приспустили" роман. Но потом режиссер вовремя опомнился и где пафосом, а где чистым профессионализмом вывез спектакль в область пристойного "современного прочтения".
Александр Назаров, думаю, хотел, чтобы в конце "Откровений" зрители тоже не только плечами пожимали. Чтобы и мальчик, начинающий спектакль, а потом приходящий во сне ангелом, и усы-бороды священников, сделанные будто из той же стружки, из которой извлекают царя и невесту, и "настоящий", лубочный император, и кривляки из высшего света, и колокол, в финале уплывающий вверх от руки главного героя,— словом, чтобы все гротески и странности спектакля собрались во что-то одно — единое и важное. Но то ли поздно опомнился, то ли не придумал, как собрать и чем скрепить. Спектакль заносит из стороны в сторону — так, что не прибивается он ни к одному из берегов. Вот и Нелли Уварова (отлично сыгравшая в прошлом, весьма удачном спектакле господина Назарова "Правила поведения в современном обществе" в РАМТе) в роли Прасковьи Михайловны, той самой, которая ненароком дает князю главный урок подлинно религиозной кротости, полагается скорее на характерность, хотя задумывалось, наверное, что она будет полагаться на искренность. А если не задумывалось, то непонятно, ради чего все вообще затевалось.