Цирк в океане

Отдыхала Ольга Волкова

Самая близкая к Реюньону земля — остров Маврикий (если на самолете, то лететь меньше часа). Чуть подальше — Мадагаскар, до которого самолетом часа два, а все остальное — так далеко, что вообще может не считаться реально существующим. Ну разве что реальна еще и метрополия — так на Реюньоне называют Францию, до которой лететь одиннадцать часов. Юридически этот остров — самая что ни на есть Франция, один из ее заморских департаментов, и местные жители пользуются теми же правами и исполняют те же законы, что и парижане с лионцами. Но по ощущениям... Какая же это Франция? Ничего подобного — Францию все мы знаем, и знаем, что нет у нее ничего общего с этим экзотическим островом, где сейчас в разгаре весна, где привычные созвездия повернуты немыслимым образом, где виден Южный Крест и где месяц в небе торчит рожками вверх.

Когда Реюньон открыли первый раз, остров был пуст, безлюден и прекрасен. Здесь не было не только людей — здесь не было никаких животных, кроме птиц и морских черепах. Жили здесь беспечные нелетающие дронты, знаменитые додо, и еще несколько не столь знаменитых, но не менее вкусных и беззащитных существ.

А первыми людьми здесь были арабы. В XV веке они обнаружили остров и назвали его Дина Моргабин, что означает "Западный остров". Арабы как раз и начали активно есть додо и черепах. Потом португалец Педро де Маскаренас в XVI веке открыл остров еще раз и скромно назвал его Маскареном. Потом, уже в XVII веке, этот все еще португальский остров переименовался в Санта Аполину. Дронтов и черепах пока хватало на всех.

А в конце XVII века остров открыли для себя французы. Они назвали свою новую заморскую территорию Бурбоном и принялись активно ее заселять. Поначалу на Бурбон ехали не одни только приличные французы — сюда ссылали каторжников и тысячами везли рабов: сначала — для выращивания кофе, потом — для плантаций сахарного тростника. Из Бурбонов, чьим именем называлась земля, здесь никогда никого не было.

Некоторое недолгое время остров умудрился побыть еще и английским. Британским морякам он почему-то напомнил Шервудский лес и они переименовали его в Ингланд Форест.

Во время Великой французской революции остров впервые стал Реюньоном — так его назвали санкюлоты в честь встречи революционных отрядов в Париже 17 марта 1793 года.

Когда во Франции появился некто Наполеон, остров переименовали в Бонапарт. Но уже в 1815 году он опять стал Бурбоном и оставался таковым даже тогда, когда Бурбонов во Франции уже в помине не было. Вновь Реюньоном остров стал только в XX веке.

Английские колонизаторы везде возили с собой своих леди. А вот французы пускались во все тяжкие с теми дамами, которых находили на месте. А на Реюньоне они находили мальгашек, привезенных с Мадагаскара, негритянок, индиек, китаянок, арабок и малаек. И все с энтузиазмом вступали друг с другом в интимные отношения со всеми вытекающими последствиями в виде разноцветных детишек. Варианты внешности местных жителей, общее название которых — креолы, не имеют числа. Креолы бывают очень разные. Один креол, например, совершенно чистый бретонец — его предки приплыли сюда из Бретани триста лет назад, но каким-то образом оказались не задействованы во всеобщей метисизации населения и остались белыми. Другая крайность — креол абсолютно черный, но считающий себя креолом ничуть не меньше других. А между ними пребывают другие креолы — азиаты с по-негритянски кудрявыми волосами, блондины с раскосыми глазами и так далее, во всех возможных сочетаниях цветов и черт лица. Причем сочетания эти на редкость удачные: толпа разнообразна и красива.

Поэтому флирт с местными — идея соблазнительная, но опасная: креолы — народ горячий, темпераментный и ревнивый. Главное преступление здесь — убийство из ревности, на что азартно идут и мужчины, и женщины. Настоящие африканские страсти, так что если у вас есть идея насчет романчика, вы лучше об этом забудьте. Впрочем, Реюньон — это вам не Таиланд, сюда специально за глупостями не ездят. Здесь другое; эта точка в океане, кольцевая прибрежная автомобильная дорога которой в длину — 270 километров, вместила на своей ничтожной территории такую тьму всего на свете, что такого просто не бывает.

Опутанная веревками, я повисла между небом и землей и предаюсь серьезным размышлениям о том, зачем оно мне было нужно. Сначала, пока я надевала гидрокостюм, я даже радовалась жизни — гидрокостюм не очень приятная штука, слишком плотный и воняет резиной, но зато ничто так не красит женщину. Сразу стройнеешь размера на три. Потом, когда ловкий, как Тарзан, инструктор опутал меня неким альпинистским памперсом с кучей колец, карабинов и прочих непонятностей, я начала сомневаться в разумности происходящего. Но, подумав, решила, что этот тяжелый пояс только придает пикантности утянутой гидрокостюмом фигуре... А потом, когда на меня нахлобучили дурацкую желтую каску, испортившую весь вид, я постеснялась отказаться от приключения: как то неудобно, после стольких-то хлопот вокруг моей персоны.

И вот я вишу, вся в веревках. Теоретически я должна как бы идти вниз по скале, вернее по водопаду,— но как-то мне не идется. Мне висится; и хочется мне оказаться где-нибудь подальше отсюда. И вдруг — получилось! Я поняла, как и куда расположить тело, чтобы действительно идти вниз по водопаду — между прочим, совершенно отвесному! И оказалось, что это потрясающе — немножко страшно, но абсолютно безопасно, потому что товарищи страхуют, и здорово, и не слишком утомительно. К тому же наградой здесь и гордость от преодоления вершин, и от преодоления себя и своих городских страхов. И виды, изумительные виды зеленых, цветущих гор, их тоже получаешь как приз за смелость, которой на самом деле особо и не требуется, но кто же заранее об этом знал! Это развлечение называется "каньонинг". И не путайте его с каноингом — это когда по водопадам спускаются на каноэ. На Реюньоне делают и это — только для каноинга отвесные водопады не годятся, тут нужно что-то погоризонтальнее.

На Реюньоне выращивают сахарный тростник. Из тростника получается сахар — но что нам сахар! Нам главное — ром, который рекой льется по всему острову. Иногда в чистом виде, но чаще — в виде пунша, бокалом которого вас приветствуют в любом отеле, в любом ресторане, да чуть ли не в любом магазине. А если кто предпочитает пуншу сок — то такой человек вызывает легкое подозрение.

Еще здесь выращивают ваниль — знаменитую бурбонскую ваниль. И как же пахнут фабрики по ее переработке... Впрочем, грубое слово "фабрика" здесь совершенно неуместно.

И еще здесь делают немного вина — вот, пожалуй, и все. Остальное — туризм во всех его проявлениях, от пассивно-пляжного до энергично-экстремального.

На побережье, в прекрасных отелях, которые по неким загадочным французским капризам, в принципе не позволяющим гостиницам иметь пять звезд, считаются четырехзвездочными,— Concord, Saint Alexis, Boucan Canot, Les Villas du Lagon или в вообще непонятно почему трехзвездном Grand Hotel des Mascareignes — легко можно просидеть и неделю, и две. Просто так, ничего не делая, разве что время от времени заходя в океан такой чистоты, будто бы людей на планете вообще не существует, где даже без маски видны всякие умопомрачительные рыбы, где рифы спасают лагуну от визитов реально существующих акул. Акулы сюда не прорвутся, однако сам факт их существования придает жизни и купанию остроту и приятную волнительность. Впрочем, некоторые особо смелые ищут встречи с акулами специально — в надлежащем снаряжении и в компании инструкторов. А обычных дайверов и серферов те же инструкторы успокаивают: на самом деле акулы людей не едят — мы им не нравимся на вкус. Просто если какая неопытная акула этого еще не знает — она может на всякий случай попробовать кусочек. А если серьезно, то от падения на голову кокосовых орехов ежегодно погибает в двадцать раз больше народу, чем от нападения акул,— так что невинная прогулка в пальмовой роще на самом деле куда опаснее погружения в кишащую акулами пучину океана.

И все-таки ограничиваться одним побережьем — это не просто глупость, это преступление. Реюньон — это плод деятельности вулканов. Один из них, Питон де Неж, или Снежная вершина,— самый высокий, 3070 метров. Другой, Питон де ла Фурнез, Вершина-Печка,— поменьше, зато действующий. Он регулярно извергается, но ведет себя при этом довольно прилично — пепла не выбрасывает, а только чистую лаву, да и та все больше идет по проторенным ею же раньше дорожкам.

Вулканическая деятельность породила на Реюньоне такое явление, как цирк,— это круглая долина, со всех сторон окруженная горами и связанная с побережьем узким бутылочным горлышком. По дороге в цирк Салази вам на голову падает легкий водопадик, легкомысленно названный Воздушное пи-пи (это официальное название, на указателе так и написано). Но главное счастье в цирке Салази — это визит в дом Фолио, настоящий старинный креольский дом с фантастическим садом, где растет буквально все, и с еще более фантастическим хозяином.

Господин Фолио, урожденный реюньонец, в свое время объездил весь мир. Но, выйдя на пенсию, он вернулся домой — в свой чудный сад, где не протолкнуться среди орхидей, где цветет странное дерево под названием "вчера-сегодня-завтра" (потому что сначала его цветы фиолетовые, потом они становятся бледно-лиловыми, а под конец — и вовсе белыми). Тут же растет другое странное дерево — во время второй мировой поставки из Франции прекратились, и реюньонцы придумали мыться цветами этого дерева, которые мылятся, если их просто потереть в руке. Цвет лица после мылящихся красных цветов становится дивно розовым.

Тут же есть у господина Фолио и камфарное дерево — в ту же войну солдатам подсыпали его цветы в чай, чтоб за девочками не бегали: их камфара — аналог нашего легендарного брома. Древесина у камфары благоухает — но господин Фолио не рекомендует делать из нее кровати. Потому что на такой кровати будет хорошо спать, но и только: на Реюньоне кровати из камфары называют "контрабандой" (это игра слов. "Контра" — она и есть контра, а "банда" — это жаргонное название процесса вставания сами понимаете чего).

Еще совсем недавно главной мечтой реюньонца было выбраться отсюда и добраться до желанной Франции. Мальчики уходили в армию и не возвращались; девочки старались выйти замуж по переписке.

Однако вернемся к нашим циркам. Например, к цирку Силаос, знаменитому особо мелкой и вкусной чечевицей и отелем Le Vieux Cep, по какому-то чудовищному недоразумению считающемуся двухздведочным. Он вполне тянет на три очень большие звезды — а вот его кухня так на все семь! Это, что называется, простая крестьянская креольская кухня, про которую просто нет сил писать, потому от воспоминаний можно упасть в голодный обморок. Интересно, что именно они делают с обычной уткой, чтобы получилось блюдо, за какое некоторые гурманы согласятся и жизнь отдать?

Креольская кухня — это отдельная песня. Океан дает рыбу и креветок, суша — всякую птицу и мясо, а остальное растет чуть ли не само. Особенно сам растет загадочный продукт под названием "шушу" — нечто здоровое, корявое и зеленое в пупырышках, из которого с одинаковым великолепным успехом можно делать салат, мариновать ростки, растирать его в пюре, готовить из него десерт, а заодно плести мебель.

Еще один цирк, Мафат, достижим только на вертолете. Летят сюда не просто так, а с целью совершения прогулки по горам. И вот для того, чтобы часа четыре скакать вверх-вниз по чудесной горной тропе, где пропасть неожиданно сменяется сказочным лесом, усыпанным гигантскими ягодами земляники, многие французы и не ленятся провести в самолете целых одиннадцать часов.

Наверное, Реюньон — это максимально возможное на земле приближение к раю. Красота и разнообразие пейзажей, вечно цветущая растительность, никаких опасных зверей и даже насекомых с малярией; люди, до которых с трудом доходит идея расизма,— трудно быть расистом, когда чуть ли не в каждом течет кровь всех имеющихся рас; удаленность от мировых проблем...

И еще — скажите, когда это вы могли себе позволить пить воду прямо из водопада? Не кипятя ее, не фильтруя — а прямо так, в первозданном виде?

...Гуляя по столице, городку Сен-Дени, я слегка заблудилась. И спрашиваю я местного арабско-китайского юношу: