"Порнократия" (Anatomie de l`enfer, 2003, CP Digital)
Оригинальное название фильма, "Анатомия ада", точнее. В смысле: докопались до дна, снизу постучали. В том, что кажется Катрин Брейя, исследованием женской сексуальности и тела как такового она перешла границу, отделяющую пусть неумное, но авторское кино от запредельного итальянского трэша 1970-1980-х годов.
Это даже не гран-гиньоль, даже не порнография. Обиженная героиня — а героини Брейя обижены изначально, просто потому, что они женщины,— находит в гей-клубе и нанимает для сексуальных экспериментов некоего жеребца, сыгранного, естественно, обожаемым режиссером Рокко Сиффреди, примечательного не столько феноменальными габаритами своего орудия производства, сколько абсолютно пустыми, коровьими глазами.
Самое симпатичное и единственное, что можно изложить на бумаге, из того, что она требует от наемника, это половой акт при помощи черенка садовой лопаты. Процедуры сопровождаются мелодекламацией псевдофеминистских и псевдомачистских благоглупостей типа: "Упругая эластичность мужского ануса не врет насчет силы внутренней материи". Исчерпав фантазии госпожи, заразившись идеями феминизма и всласть наплакавшись, герой Сиффреди получает гонорар и убивает барышню. А что с ней еще делать?
"Убить пересмешника" (To Kill a Mockinbird, 1963)
Экранизация Робертом Маллиганом романа Харпер Ли о благородном адвокате из заскорузлого южного штата времен Великой депрессии 1930-х годов кажется сегодня архаичной, наивной, скучноватой, какой угодно, но только не пошлой, не фальшивой. Современные "фильмы добрых чувств" смотреть решительно невозможно. "Убить пересмешника" остается фильмом честным, благородным, по-настоящему политкорректным — и это за двадцать лет до того, как политкорректность стала фетишем американского общества. Конечно, в этом огромная заслуга Грегори Пека, сыгравшего вдовца-адвоката Аттикуса — так запросто, по имени, называет его дочка Глазастик, от лица которой и ведется повествование. Пек создал уникальный, переходящий из одного его фильма в другой образ интеллигентного героя, сугубо мирного человека, учителя, адвоката или журналиста — неважно, в критической ситуации проявляющего стальную волю и моральную безупречность. Другое дело, что эти качества вовсе не гарантируют победы: в этом "фильме воспитания" дети получают урок не только гуманизма, но и поражения гуманизма: облыжно обвиненный в изнасиловании подзащитный Аттикуса погибает. И совсем другое дело, что эта моральная безупречность может потребовать солгать во спасение. Так, Аттикус вместе с мудрым, но бессильным перед инстинктами толпы шерифом скрывает правду о гибели самого отвратительного из местных линчевателей. Спасая от расиста детей адвоката, "негритянского прихвостня", его убивает "чудовище" из соседнего дома, человек, которого считают буйным безумцем, посаженным родителями на цепь, и который оказывается застенчивым отшельником-художником. Маллиган делает его чуть-чуть похожим на экранное чудовище Франкенштейна, только доброе: таким он должен видеться детям. Вообще, визуальный ряд фильма только кажется монотонным. Маллиган то играет тенями а-ля немецкий экспрессионизм, то строит кадр по законам нуара, то впускает в фильм эпическое дыхание фильмов Джона Форда. Одним словом, фильм совсем не так прост, как может показаться.
