Давным-давно в жизни каждой успешной женщины наступал такой момент, когда она переставала носить бог знает что и начинала носить каракулевую шубу. Покупка каракулевой шубы была важной вехой. Каракулевая шуба значила, что женщина добилась успеха, но никогда больше не будет влюблена. Каракулевая шуба, в каком бы возрасте ни была она приобретена, означала наступление обеспеченной старости.
Я был маленьким мальчиком, а моя бабушка была женою высокопоставленного военного с хорошей квартирой в старинном доме посреди Петербурга, с дочерьми, получившими хорошее образование, с подающими надежды внуками, с дачей в генеральском поселке, с хрусталем в горке, с мейсенским фарфором на столе.
Время от времени бабушка устраивала званые ужины, куда приходили медицинские профессора с женами или высокопоставленные военные с женами. Жены и тех и других носили неизменно каракулевые шубы, словно шубы им выдавали в специальных ателье так же, как их мужьям шили в специальных ателье генеральские шинели.
Эти женщины заходили в дом, излучая особое довольство генеральских жен, снимали каракулевые шубы и оказывались в вечерних платьях, таких, какие принято было иметь в Советском Союзе. Мужья их носили парадную военную форму на званые ужины, но в прихожей снимали обувь и надевали тапочки. Они довольно экзотично выглядели в тапочках, учитывая, что у каждого на поясе висел именной кортик.
Женщины, только что снявшие каракулевые шубы, смотрелись еще экзотичнее. Они никогда не были худыми, скорее полными. И если вечерние платья на них были шелковыми, то в соответствующих местах проступал сквозь шелк рельеф нижнего белья, величиной с государственный флаг каждый предмет. У них были такие плотные и темные чулки, что невозможно было вообразить, будто под чулком нога. Но особенно впечатляла их грудь. Они носили какие-то особенные остроносые бюстгальтеры, вроде тех, что носила певица Мадонна, прежде чем стать матерью, только певица Мадонна не надевала поверх бюстгальтера платье, а эти достойнейшие женщины надевали.
Я был, повторяю, маленьким мальчиком, но маленьким мальчиком из медицинской семьи. То есть я хочу сказать, что довольно рано и довольно подробно изучил по медицинским энциклопедиям, откуда берутся дети. Но я смотрел на этих женщин в каракулевых шубах и, хоть убей, не мог себе представить, как их мужья в тапочках и с кортиками могли сделать с ними все то, что предписывала делать медицинская энциклопедия с целью продолжения рода.
Медицинская энциклопедия описывала либидо, влечение, возникающее между мужчиной и женщиной, а я никак не мог представить себе, как может возникнуть влечение у человека, одетого в кортик и тапочки, по отношению к человеку, одетому в белье размером с государственный флаг и каракулевую шубу.
И действительно, ужин никогда не заканчивался танцами, а заканчивался всегда тем, что мужчины усаживались играть в преферанс, а женщины принимались обсуждать каракулевые шубы. Тогда мне это казалось естественным, ибо я считал моих бабушку и дедушку и всех их друзей глубокими стариками. Сейчас я понимаю, что в те счастливые времена каракулевых шуб, подбитых для тепла еще и ватою и превращенных таким образом с тяжелоатлетический снаряд, бабушке и дедушке моим не было и пятидесяти лет.
Я не знаю, как устроена была сопряженная с каракулевыми шубами сексуальность. Я, вероятно, невосприимчив к типу красоты в духе "Рабочего и колхозницы" и думаю, что если бы персонажи известного монумента скульптора Мухиной не стояли бы всегда на постаменте, а делали бы советскую карьеру, то колхозница купила бы каракулевую шубу на вате, а рабочий видел бы во всем этом нагромождении красоту.
Я не видел этой красоты. Когда у меня родился сын и мама моя стала бабушкой, я продолжал звать маму мамой. Однако же, когда через несколько лет мама моя пожаловалась на изношенность шубки, каковую носила, кажется, со студенческих времен, я спросил: "Какую шубу ты хочешь, мамочка?" Мама ответила, что в ее возрасте хорошо бы уже, конечно, каракулевую шубу, если только я могу позволить себе делать матери такие дорогие подарки. Я позволил себе. Я купил маме каракулевую шубу советского образца. И шуба была очень хороша. Но, купив маме шубу, я почему-то стал звать маму бабушкой, в том смысле что она бабушка моего сына, и часто на "вы" — ну, просто из уважения.
Оцепенение, которое вызывает у меня во всем организме каракулевая шуба, может вызвать еще разве что только оружие. Громоздкое советское оружие вроде автомата Калашникова, про который специалисты говорят, будто он очень практичный,— точно так же как бабушка моя говорила про каракулевую шубу, будто она практичная и теплая. Когда встречается мне человек с автоматом Калашникова (например, милиционер), я испытываю желание убежать. Я думал всегда, что просто не люблю оружия или боюсь быть застреленным. Каково же было мое удивление, когда я впервые увидел израильских военнослужащих девушек и подумал, что легонькие автоматы "Узи" очень даже к лицу этим девушкам, которых израильское военное ведомство на конкурсах красоты, что ли, отбирает в армию.
Я думал всегда, что просто не люблю каракулевых шуб. Я всегда думал, будто каракуль по самой сути своей — мех для довольной жизнью старухи. Но вот каракуль снова входит в моду, мои ровесницы и даже девушки моложе меня на пятнадцать лет надевают его. И я нахожу это красивым и привлекательным. И только одна мысль тревожит меня. Я вот думаю: то ли каракуль не так безнадежен, как мне казалось в детстве, то ли я приближаюсь к тому возрасту, когда любят женщин в каракуле и надевают на вечеринки именной кортик с домашними тапочками?
ВАЛЕРИЙ ПАНЮШКИН