премьератеатр
Центр имени Мейерхольда сыграл премьеру трагедии Софокла "Филоктет" в постановке Николая Рощина. Мировая премьера спектакля состоялась минувшим летом в Греции на международном фестивале античной драмы, посвященном 2500-летию Софокла, а московская премьера стала последним проектом "Античной программы" Центра имени Мейерхольда. Ее завершение отмечено также показом спектаклей "Эдип" Алексея Левинского и "Персы" Теодора Терзопулоса. На "Филоктете" наслаждался и недоумевал РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ.
Про спектакль "Филоктет" у меня есть две новости: хорошая и плохая. Поскольку радостей в этом театральном сезоне было пока немного, потороплюсь начать с хорошей. Спектакль Николая Рощина очень выразителен, формально изыскан и, можно сказать, красив, хотя собственно сценическая фактура этого "Филоктета" скорее отвратительна, чем прекрасна. Сцена погружена в какую-то коричневую осеннюю гниль. Обращенный острием к зрителям треугольник игровой площадки присыпан горчично-бежевыми обрезками (кажется, на них пошло полтиража афиш "Античной программы"), похожими на пожухлые опавшие листья. В глубине сцены дугой выстроились колонны-трубочки, будто от распотрошенного органа. Они могут наклоняться вперед, а центральная часть "забора" — откидываться вниз, будто крепостной мостик надо рвом или трап космического корабля. К тому же эти трубочки светятся в темноте.
Вообще световая партитура и цветовая гамма спектакля выдержаны со вкусом и талантом. Лица хора будто вымазаны той же глиной, которая месится под ногами. А сами хористы смахивают не то на диких сатиров, не то на сошедших с летательного аппарата пришельцев, не то на спецназовцев, занявшихся хореографией и вокалом. Все в "Филоктете" построено на пластике и голосовых модуляциях, причем видно, что и телами и голосами своими актеры под руководством Николая Рощина занимались долго, серьезно и успешно.
Ведьмами носятся по земле и по воздуху мойры. Туда-сюда таскают сломанную ногу от какого-то гигантского манекена. Актеры выкрикивают, выплевывают, выпевают по слогам слова, слаженно выстраивают и перестраивают мизансцены, не теряя сурового напора и экстатического настроя. Правда, сложить слова в смысл невозможно. В "Филоктете" нет языка, есть только звуки. Это понимаешь, когда в русские звуки вдруг вклиниваются английские фразы, а потом выходит актер и произносит целый монолог по-корейски. Белым пятном врезается в картинку человек с окровавленными губами, который распят на столбе с растопырившимися веером стрелами. Несчастного сначала откапывают из земли, потом елозят им по полу, но и выслушивают, пока с помощью электродрели не снимают с "креста". Это и есть Филоктет. Можно подумать, что в конце он погибает, хотя наверняка этого утверждать нельзя. Спектакль длится чуть меньше часа и оставляет ощущение талантливого упражнения, сделанного людьми, которые истово преданы какой-то идее и долго трудились над ее реализацией.
Но вот что это за идея такая, остается тайной за семью печатями. Вот вам и плохая новость: к трагедии Софокла зрелище никакого отношения не имеет. В сущности никакого криминала в жанре жесткой вокально-хореографической фантазии "на тему" нет: спринтерская дистанция между литературным текстом и режиссерским решением — нормальное явление современного театра. Другое дело, что оценить полет этой фантазии можно только тогда, когда тема, от которой режиссер руками и ногами отталкивался, является, хотя бы предположительно, достоянием зрительского сознания. Но "Филоктета" у нас не то чтобы ставят на каждом углу. А на новом спектакле Центра имени Мейерхольда зритель даже приблизительно не может понять, о чем, собственно, идет речь.
Николай Рощин сначала сделал очень правильный выбор, а потом вдруг чего-то испугался и стал всячески увиливать от содержания трагедии. Что очень жалко, потому что непонятно, когда теперь еще кто-нибудь поставит "Филоктета", которого многие исследователи античности считают едва ли не первой психологической драмой в истории мирового театра. Как давно (и совершенно справедливо) поняли те же исследователи, главным героем трагедии является вовсе не простодушный калека Филоктет, брошенный с больной ногой страдать в одиночестве, а присланный к нему хитроумным Одиссеем сын Ахилла Неоптолем. Последнего Одиссей убеждает обманом получить от Филоктета лук и стрелы героя Геракла. Совестливый Неоптолем мучается и сомневается, но в конце концов задание Одиссея не выполняет — потому что предпочитает добытой обманом победе честный проигрыш. Но тут на помощь Одиссею — он появлялся, как deus ex machina,— приходит сам Геракл, это он в спектакле Николая Рощина вещает по-корейски...
В общем, много чего интересного и весьма современно звучащего написано у Софокла. Но в спектакле Центра имени Мейерхольда героя по имени Неоптолем нету как такового, а остатки его текста, кажется, растащены хором. Одиссея можно распознать только потому, что исполнителем роли значится Иван Волков, а его лицо можно узнать даже под гримом. Впрочем, не такой уж бесполезной оказалась пьеса. Главный визуальный образ Николаю Рощину (он же и сценограф спектакля) подсказал все-таки Софокл в переводе Шервинского: описывая место действия, Неоптолем говорит: "Там ворох листьев — видимо, ночуют... какие-то лохмотья, на солнце сохнут: гной их пропитал".