Событие недели — "Не тот человек" (The Wrong Man, 1957) Альфреда Хичкока, один из самых совершенных его фильмов, на первый взгляд кажущийся не совсем хичкоковским (18 октября, "Культура", 20.35, *****). Это ощущение возникает, поскольку в фильме нет ни убийств, ни запутанной интриги, ни зловещего заговора: Хичкок, почти не погрешив против реальности, перенес на экран банальный и в силу своей банальности экстраординарный случай из жизни. Возвращавшийся домой из клуба, где он играл, нью-йоркский музыкант был арестован, обвинен в серии ограблений магазинчиков, опознан свидетелями. Его бы приговорили к заключению, если бы один из присяжных не нарушил регламент судебного заседания, в связи с чем процесс был отложен, а за время отсрочки настоящего преступника поймали. Пока тянулось следствие, жена обвиняемого сошла с ума. Вот и все. Сюжет, недостойный гения Хичкока. Но режиссера поразило то, что жизнь словно подражала его кинематографу. Он всегда снимал фильмы о людях, которых принимают не за тех, кем они являются, о несправедливо обвиняемых, вынужденных вести расследование, о том, что у каждого есть свой "черный двойник", за грехи которого приходится отвечать. И вот тебе на: у музыканта из Нью-Йорка оказался почти абсолютный двойник-преступник, и ни у одной из жертв грабителя не возникало сомнений — когда им предъявляли для опознания бедолагу, что это тот человек. Суховатая, графическая манера, в которой снят фильм, усиливает абсурд, воцаряющийся в повседневности. Человека хватают на улице, водят по незнакомым ему местам, демонстрируют незнакомым людям, и все они, как один, твердят: да, это он, это он. Так же незаметно безумие затапливает мозг жены героя в сцене встречи с адвокатом. "Не тот человек" не реагирует на ее явственное помутнение: он видит ее каждый день, перемены накапливаются слишком постепенно, чтобы поразить его. Но на лице адвоката, столкнувшегося с откровенным помешательством, удивление и ужас. В момент выхода фильма на экраны критику взбудоражил финал. Интерпретаторы творчества Хичкока уже писали о сильной католической подкладке его триллеров. Но только в "Не том человеке" он открыл миру эту сторону своего мировоззрения без экивоков. Героя может спасти только чудо, и оно происходит. В камере молится несправедливо обвиняемый, и постепенно сквозь его лицо начинает проступать удивительно похожее на него, но все же чуть-чуть другое лицо преступника, идущего на свое последнее дело. На неделе вообще много фильмов о "не тех людях", оказавшихся не в том месте и не в то время. "Портного из Панамы" (The Tailor of Panama, 2001) снял ветеран английского кино Джон Бурмен, в последнее время часто впадающий в политкорректный маразм на тему национально-освободительных движений (16 октября, Первый канал, 23.50, **). Фон интриги в "Портном" также актуален: Панама начала 1990-х годов, после свержения американским десантом диктатора Нориеги, вышедшего из-под контроля агента ЦРУ. "Освобождая" Панаму, американцы попутно разнесли в щепки народные кварталы, убив сотни, если не тысячи, сторонников демократической оппозиции Нориеги. На этом угрюмом фоне встречаются два неудачника: резидент английской разведки, попавший в опалу из-за романа с любовницей посла, и англичанин-портной, пребывающий в жестоком финансовом кризисе, но имеющий обширную клиентуру среди панамской верхушки. Первый вербует второго, тот зашибает деньгу, потчуя разведку мифами о заговоре международных наемников против нового режима. Вымысел, естественно, приводит к крови. И тут-то вменяемый зритель перестает верить своим глазам и начинает тормозить. Проверяет титры: в них указано, что фильм поставлен по роману Джона Ле Карре. И Бурмен, и Ле Карре слишком респектабельные джентльмены, чтобы обвинять их в наглом плагиате, но факт остается фактом. "Портной из Панамы" — лишь перелицованный великий роман Грэма Грина "Наш человек в Гаване": с той только разницей, что у Грина действие происходило на Кубе времен диктатуры Батисты, а герой торговал пылесосами. Герой "Понедельника" (Monday, 2000) японца Сабу, молодой яппи, просыпается в понедельник утром в провинциальной гостинице с диким похмельем и белым пятном на месте воспоминаний об уик-энде (17 октября, "Культура, 23.10, ****). Последующее наводит на мысль, что Сабу экранизировал песню Владимира Высоцкого "Ой, где был я вчера" или "Все хорошо, прекрасная маркиза". Герой пытается вспомнить, что с ним происходило за последние двое суток. Был на похоронах, у покойника в груди взорвался кардиостимулятор, потом поругался с подругой, потом пил, потом еще пил, потом познакомился с жутким якудзой и его прекрасной любовницей. Короче говоря, парень, сам того не заметив, превратился во "врага общества номер один", и гостиница, в которой он очнулся, осаждена всем японским спецназом. Фильм остался бы блестящим образцом черного юмора, если бы не финал, в котором внезапно и почти всерьез реализовалась мечта режиссера о всеобщей любви и братстве. "Пять дней одного лета" (Five Days One Summer, 1982) — последний фильм голливудского классика Фреда Циннемана, автора великого вестерна "Ровно в полдень" (High Noon, 1952) (20 октября, "Культура", 22.10, ***). Фильм закатный, в котором бывшему венцу, бежавшему от нацистов, захотелось реконструировать Европу своей молодости: 1930-е годы, Альпы, высокогорный курорт. Но в этой мелодраматической истории старого профессора и его жены есть один потрясающий эпизод. Во льду находят тело человека, пропавшего полвека тому назад, накануне свадьбы. Приводят его состарившуюся невесту. А его лицо осталось таким же, как тогда, когда они оба были молоды. Пожалуй, эта сцена искупает все те претензии, которые можно предъявить утратившему былую силу режиссеру.
