МИХАИЛ ТРОФИМЕНКОВ

Событие недели — "Не тот человек" (The Wrong Man, 1957) Альфреда Хичкока, один из самых совершенных его фильмов, на первый взгляд кажущийся не совсем хичкоковским (18 октября, "Культура", 20.35, *****). Это ощущение возникает, поскольку в фильме нет ни убийств, ни запутанной интриги, ни зловещего заговора: Хичкок, почти не погрешив против реальности, перенес на экран банальный и в силу своей банальности экстраординарный случай из жизни. Возвращавшийся домой из клуба, где он играл, нью-йоркский музыкант был арестован, обвинен в серии ограблений магазинчиков, опознан свидетелями. Его бы приговорили к заключению, если бы один из присяжных не нарушил регламент судебного заседания, в связи с чем процесс был отложен, а за время отсрочки настоящего преступника поймали. Пока тянулось следствие, жена обвиняемого сошла с ума. Вот и все. Сюжет, недостойный гения Хичкока. Но режиссера поразило то, что жизнь словно подражала его кинематографу. Он всегда снимал фильмы о людях, которых принимают не за тех, кем они являются, о несправедливо обвиняемых, вынужденных вести расследование, о том, что у каждого есть свой "черный двойник", за грехи которого приходится отвечать. И вот тебе на: у музыканта из Нью-Йорка оказался почти абсолютный двойник-преступник, и ни у одной из жертв грабителя не возникало сомнений — когда им предъявляли для опознания бедолагу, что это тот человек. Суховатая, графическая манера, в которой снят фильм, усиливает абсурд, воцаряющийся в повседневности. Человека хватают на улице, водят по незнакомым ему местам, демонстрируют незнакомым людям, и все они, как один, твердят: да, это он, это он. Так же незаметно безумие затапливает мозг жены героя в сцене встречи с адвокатом. "Не тот человек" не реагирует на ее явственное помутнение: он видит ее каждый день, перемены накапливаются слишком постепенно, чтобы поразить его. Но на лице адвоката, столкнувшегося с откровенным помешательством, удивление и ужас. В момент выхода фильма на экраны критику взбудоражил финал. Интерпретаторы творчества Хичкока уже писали о сильной католической подкладке его триллеров. Но только в "Не том человеке" он открыл миру эту сторону своего мировоззрения без экивоков. Героя может спасти только чудо, и оно происходит. В камере молится несправедливо обвиняемый, и постепенно сквозь его лицо начинает проступать удивительно похожее на него, но все же чуть-чуть другое лицо преступника, идущего на свое последнее дело. На неделе вообще много фильмов о "не тех людях", оказавшихся не в том месте и не в то время. "Портного из Панамы" (The Tailor of Panama, 2001) снял ветеран английского кино Джон Бурмен, в последнее время часто впадающий в политкорректный маразм на тему национально-освободительных движений (16 октября, Первый канал, 23.50, **). Фон интриги в "Портном" также актуален: Панама начала 1990-х годов, после свержения американским десантом диктатора Нориеги, вышедшего из-под контроля агента ЦРУ. "Освобождая" Панаму, американцы попутно разнесли в щепки народные кварталы, убив сотни, если не тысячи, сторонников демократической оппозиции Нориеги. На этом угрюмом фоне встречаются два неудачника: резидент английской разведки, попавший в опалу из-за романа с любовницей посла, и англичанин-портной, пребывающий в жестоком финансовом кризисе, но имеющий обширную клиентуру среди панамской верхушки. Первый вербует второго, тот зашибает деньгу, потчуя разведку мифами о заговоре международных наемников против нового режима. Вымысел, естественно, приводит к крови. И тут-то вменяемый зритель перестает верить своим глазам и начинает тормозить. Проверяет титры: в них указано, что фильм поставлен по роману Джона Ле Карре. И Бурмен, и Ле Карре слишком респектабельные джентльмены, чтобы обвинять их в наглом плагиате, но факт остается фактом. "Портной из Панамы" — лишь перелицованный великий роман Грэма Грина "Наш человек в Гаване": с той только разницей, что у Грина действие происходило на Кубе времен диктатуры Батисты, а герой торговал пылесосами. Герой "Понедельника" (Monday, 2000) японца Сабу, молодой яппи, просыпается в понедельник утром в провинциальной гостинице с диким похмельем и белым пятном на месте воспоминаний об уик-энде (17 октября, "Культура, 23.10, ****). Последующее наводит на мысль, что Сабу экранизировал песню Владимира Высоцкого "Ой, где был я вчера" или "Все хорошо, прекрасная маркиза". Герой пытается вспомнить, что с ним происходило за последние двое суток. Был на похоронах, у покойника в груди взорвался кардиостимулятор, потом поругался с подругой, потом пил, потом еще пил, потом познакомился с жутким якудзой и его прекрасной любовницей. Короче говоря, парень, сам того не заметив, превратился во "врага общества номер один", и гостиница, в которой он очнулся, осаждена всем японским спецназом. Фильм остался бы блестящим образцом черного юмора, если бы не финал, в котором внезапно и почти всерьез реализовалась мечта режиссера о всеобщей любви и братстве. "Пять дней одного лета" (Five Days One Summer, 1982) — последний фильм голливудского классика Фреда Циннемана, автора великого вестерна "Ровно в полдень" (High Noon, 1952) (20 октября, "Культура", 22.10, ***). Фильм закатный, в котором бывшему венцу, бежавшему от нацистов, захотелось реконструировать Европу своей молодости: 1930-е годы, Альпы, высокогорный курорт. Но в этой мелодраматической истории старого профессора и его жены есть один потрясающий эпизод. Во льду находят тело человека, пропавшего полвека тому назад, накануне свадьбы. Приводят его состарившуюся невесту. А его лицо осталось таким же, как тогда, когда они оба были молоды. Пожалуй, эта сцена искупает все те претензии, которые можно предъявить утратившему былую силу режиссеру.

Картина дня

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...