Государственная Третьяковская галерея объявила обширные планы на следующий год — 19 выставок разных масштабов и жанров: от очередного блокбастера, посвященного на сей раз Генриху Семирадскому, до персоналок современных отечественных художников. О том, как текущий момент сказывается на посещаемости, на доходах музея и на его перспективных планах, генеральный директор Третьяковской галереи Зельфира Трегулова рассказала Игорю Гребельникову.
Зельфира Трегулова
Фото: Кристина Кормилицына, Коммерсантъ
Зельфира Трегулова
Фото: Кристина Кормилицына, Коммерсантъ
— У Третьяковки весьма обширные выставочные планы на следующий год. Тогда как уже сейчас посещение музеев ограничено QR-кодами, в Госдуме обсуждаются законопроекты, связанные с дальнейшими ограничениями. У вас, как директора музея, и вообще у музейного сообщества есть позиция по этому вопросу, волнующему очень многих, в том числе и посетителей музеев?
— Давайте разделять то, что сейчас обсуждается в Госдуме, и реальную ситуацию с посещением музеев, которое в Москве с 8 ноября возможно только по QR-кодам. И сравним это, например, с тем, что происходит в Европе, в Австрии, Нидерландах или в Саксонии, где вводится жесткий локдаун и музеи закрыты. Закрыт с середины ноября и музей Альбертинум в Дрездене, где 2 октября открылась и с огромным успехом проходила немецкая версия выставки «Мечты о свободе. Романтизм в России и Германия» в декорациях великого Даниэля Либескинда. И эта выставка, над которой так много работали, будет закрыта до 9 января… В таком случае посещение музеев по QR-кодам, конечно же, предпочтительнее закрытия.
У нас в ноябре все равно было 145 тыс. посетителей, это очень высокий показатель, даже по сравнению с самым успешным месяцем этого года — с октябрем, когда к нам пришло 153 тыс. человек.
Сегодня ограничения, хотим мы этого или не хотим, стали нормой во многих странах. И мы были среди тех стран, которые приняли решение по QR-кодам в самую последнюю очередь. Но если подобные регламентации позволяют каждому человеку, независимо от того привит он или не привит, попасть в музей, то я считаю, что и мы должны следовать этой норме. Думаю, и в декабре у нас будет примерно столько же посетителей, как в ноябре.
— Но одно дело — большой поток на выставку Врубеля, а другое — серьезно опустевшие залы в Лаврушинском переулке. Все же из-за ограничений посетителей стало существенно меньше, а значит, падают доходы от продажи билетов и, наверное, от музейных магазинов?
— Накануне у нас прошло собрание попечительского совета Третьяковской галереи, и я с вами охотно поделюсь цифрами. Самым успешным для нашего музея был 2019 год: 2 млн 836 тыс. посетителей, общий годовой бюджет музея — 3 млрд 129 млн руб., это и бюджетные и внебюджетные средства. В 2019 году соотношение бюджетного и внебюджетного финансирования — 36% и 64% соответственно, причем из них 42% мы заработали сами, 22% привлекли от партнеров и спонсоров. 2020 год, год ковида и локдауна на пять с половиной месяцев, был совсем другим, наши доходы и посещаемость упали на 70%. Мы подвели сейчас итоги 2021 года, и оказалось, что бюджет музея оказался почти таким же, как в самом успешном 2019 году, ну, меньше всего на 29 млн. А те средства, которые мы сами заработали и привлекли в 2021 году, очень непростом и для нас, и для бизнеса, который нас поддерживает,— в сумме всего на 15,3% меньше, чем в 2019 году: разница компенсируется государственными дотациями. Мы получили дополнительные деньги на зарплаты сотрудникам и надеемся до конца года получить еще один транш. Хочу обратить внимание: мы сами очень активно зарабатывали. Продажи в музейных магазинах не упали, а выросли благодаря успешным выставкам и сопутствующим им каталогам и сувенирам. Мы даже допечатываем некоторые издания. Или, скажем, очень успешными оказались худи, выпущенные к выставке Врубеля с компанией «Твое». В этом году по сравнению с 2019 годом продажи в музейных магазинах выросли на 39 млн руб. Этот год стал абсолютно рекордным и по привлечению спонсорских средств, я очень благодарна всем нашим партнерам и меценатам. Но они видят, как мы работаем: мы осуществили все запланированные выставки. Кроме одной: выставку современного искусства Индии пришлось перенести на конец мая 2022 года — сначала она перенеслась из-за эпидемиологической ситуации в Индии, а потом залы для нее уже были зарезервированы под выставку современного искусств Европы «Многообразие/Единство», этот важный межгосударственный проект мы не могли двигать по срокам.
— У вас весьма разнообразная выставочная программа на следующий год: помимо выставок русского искусства, в планах большие выставки искусства зарубежного — как классического, так и современного, есть историческая выставка, биеннале графического дизайна, выставка о моде. То есть в этом плане Третьяковка — это уже, можно сказать, музей всего, а не только национального искусства. Не отбираете ли вы хлеб у Московского музея современного искусства или ГМИИ?
— Что касается биеннале графического дизайна «Золотая пчела», то она давно проводилась в ЦДХ, а с прошлого года мы ее организуем в нашем Западном крыле (бывшем пространстве ЦДХ). Выставка «Петр I: усы властелина» — это небольшой проект, попытка нашего куратора Людмилы Маркиной, обладающей прекрасным чувством юмора, сделать фокусный проект, посвященный 350-летию Петра I, и добавить туда то, что будет явно отсутствовать в юбилейных музейных блокбастерах, но при этом покажет разнообразие иконографических типов портретов, которые относятся к разным годам жизни Петра I, а характер его усов менялся с возрастом и модой.
Хлеб у других музеев мы не отбираем. То, что мы делаем,— это результат продуманной программы. Вот, скажем, выставка Аксели Галлен-Каллелы — это уже четвертый обменный проект с крупнейшими зарубежными музеями. Мы начали в 2016 году с выставки британского портрета из Национальной портретной галереи, в ответ показали небольшую, но блестящую выставку русского портрета, в основном из работ, заказанных важнейшим русским художникам Павлом Третьяковым. Выставка в Лондоне была неожиданно успешной, и, мне кажется, она обозначила поворот зарубежного зрителя к русскому искусству второй половины XIX — начала XX века. Следующим обменом были — и это предмет моей личной гордости — выставки, подготовленные нами с Пинакотекой Ватикана. Причем этот обмен ватиканская сторона предлагала осуществить всем крупным российским музеям, но в итоге это сделала именно Третьяковская галерея. Выставка Мунка у нас стала одной из сенсаций 2019 года. Причем каждый из этих проектов (кроме Ватикана) делался так, что мы были кураторами выставки из зарубежного музея, а их кураторам давали карт-бланш на работу с нашими экспонатами.
Следующий обмен — с хельсинкским музеем «Атенеум»: у них — наш Репин, а мы привозим Аксели Галлен-Каллелу. Мы давно думали о серии выставок скандинавского искусства, которое считалось, как и русская художественная школа в конце XIX века, чем-то маргинальным по сравнению с французами. Но эти локальные школы дали миру Мунка и Малевича — художников, определивших очень много в искусстве ХХ века. Выставку Галлен-Каллелы — как и Мунка — мы делаем в тот момент, когда музей, предоставляющий работы, закрывается на реконструкцию. Так что мы можем привезти в Москву все его лучшие произведения.
Вы видите: это все мотивировано. Это межмузейный обмен, дающий возможность показать русское искусство в интерпретации зарубежных кураторов.
Что касается современного искусства, то в Западном крыле есть определенные экспозиционные ограничения, и мы воспринимаем эти пространства как экспериментальные. При этом помним про гений этого места, когда в конце 1980-х годов здесь проходили феноменальные выставки современного искусства — Раушенберга, Бэкона, Гилберта и Джорджа, Тенгли, Тамайо, Кунеллиса.
— На чей опыт ориентируетесь, настолько расширяя диапазон выставок?
— Как директор музея, я абсолютно разделяю позицию Томаса Кренца, который возглавлял Музей Гуггенхайма в самый мощный период его развития. Он считал, что музей искусства ХХ века, которым является Музей Гуггенхайма, может делать выставки, посвященные искусству Китая, искусству Африки, искусству России. Выставка «Россия!» за период с 2005 по 2013 год была самой посещаемой в истории этого музея. Если ты можешь сделать проект так, что все скажут: «О да! Это высочайший класс!», то почему не делать его только в силу того, что ты считаешься музеем национального искусства. Если вернуться на 130 и более лет назад: Сергей Михайлович Третьяков собирал западноевропейское искусство. Иван Абрамович Морозов — и русское, и западноевропейское. Те же «Девушки на мосту» Мунка и «Портрет Жанны Самари» Ренуара из коллекции Михаила Абрамовича Морозова находились в собрании Третьяковской галереи. Это решение отделить в музеях русское искусство от западноевропейского было принято с приходом большевиков, чем был нарушен естественный ход формирования и существования городской картинной Галереи братьев Третьяковых.
— А чем отличается взгляд западных кураторов на наше искусство? Открывает ли он вам, как специалисту по русскому искусству, что-то новое?
— Да, конечно. Они смелее. Скажем, выставка братьев Морозовых в фонде Louis Vuitton. Когда мы начали работать, всех удивила концепция куратора Анн Балдессари, и мои коллеги даже иногда волновались в ходе работы, что из этого выйдет, но я их успокаивала. Она мощный куратор: я понимала, что ею движет импульс, который точно сработает на русское искусство. Так оно и вышло. Эта выставка — апофеоз русского искусства рубежа веков, апофеоз Врубеля (сейчас его работы вернулись, а первые три недели висели там): его незаконченная «Сирень», на мой взгляд, не уступает лучшим работам Клода Моне и уж точно оттянула на себя максимум внимания. Коровин блестяще смотрится рядом с Ренуаром, а иногда даже более эффектно.
— То есть времена разграничений музеев по специализациям, по-вашему, уже позади?
— Конечно. У нашего музея, например, очень разные зрители. Кого-то интересует классическое, кого-то — современное искусство. У нас ряд людей, кто не попадает на выставку Врубеля, когда билеты распроданы, идет на выставку «Многообразие/Единство» и открывает для себя что-то новое. После большого опыта работы с Музеем Гуггенхайма, сделавшим, кстати, за десять лет три больших русских проекта — «Великую утопию», «Амазонок авангарда» и «Россия!», я считаю, что сегодня этим условным ограничениям не стоит следовать.
— На Венецианскую биеннале современного искусства вы везете выставку Таира Салахова. Не проще ли было бы, да и понятнее для публики, показать там современных русских художников, коль вы так обильно их будете показывать у себя в музее?
— Выставкой Салахова мы завершаем трилогию показа художников, которые представляли Советский Союз на Венецианской биеннале в 1962 году. В предыдущие годы мы показали Виктора Попкова и Гелия Коржева. Это была идея куратора и профессора Университета Ка-Фоскари Сильвии Бурини. В 1962 году все трое были молодыми художниками в возрасте от 28 до 33 лет. И они стали важными фигурами в советском фигуративном искусстве. Большая часть их главных работ находится в собрании Третьяковской галереи. Для нас это возможность показать в контексте биеннале выставки очень крупных художников, при этом неангажированных, непартийных, не соцреалистов, открыть их для европейской публики.
— Выставка «Многообразие/Единство» — редчайший случай увидеть у нас весь цвет современного европейского искусства, но зрителей на ней куда меньше, чем на Врубеле. Почему так?
— Выставка Врубеля сделана так, что не пойти на нее невозможно. Но и «Многообразие/Единство» действительно грандиозный проект. Я никогда в жизни не монтировала настолько сложных выставок, это блестящий результат работы целой команды кураторов, и нам бы очень хотелось, чтобы ее увидело как можно больше зрителей. Пока что дело обстоит так, что монографические выставки — это самый популярный формат в нашем музее, но это не значит, что мы откажемся от других форматов.
— Впервые в Третьяковке запланирована выставка, связанная с модой. Чего там будет больше — предметов одежды или произведений искусства?
— Знаете, сделав несколько выставок, связанных с модой, работая еще в Музеях Кремля, я поняла, что великие кутюрье — это великие художники. Предметов одежды будет много. Креативным консультантом выставки выступает Джеффри Марш из Музея Виктории и Альберта, который изобрел новый формат выставок. Вершины его кураторства — это выставка, посвященная Дэвиду Боуи, а также выставка о рок-музыке в 1968–1970-е годы. Наша выставка будет об огромном влиянии образа России и русской культуры на моду и стиль ХХ века. Мы начнем с великого Поля Пуаре, который был очень вдохновлен Россией и даже отказался от использования корсетов под влиянием увиденных русских традиционных костюмов. На выставке будет много художественных произведений — от портретов исторических костюмов и предметов Фаберже до искусства авангарда: Сен-Лоран, Лагерфельд, Гальяно — многие ключевые фешен-дизайнеры вдохновлялись русской культурой. Она будет выстроена не хронологически, а вокруг нескольких важнейших тем, одной из которых станет танец и, соответственно, влияние дягилевских балетных сезонов на европейскую моду. Мы фокусируемся не просто на русском влиянии, а именно на тех его аспектах, которые диктовали великим западным кутюрье абсолютно инновационные подходы к моде.