премьера балет
Зал Оперной студии Петербургской консерватории трещал от наплыва публики. Спустя три с половиной месяца после премьеры в Нью-Йорке (Ъ о ней писал 26 июня) Борис Эйфман показал в Театре оперы и балета Петербургской консерватории российскую версию своего нового балета "Мусагет" в исполнении собственной труппы. На премьеру, вопреки усилиям пресс-службы, прорвалась МАРИЯ Ъ-РАТАНОВА.
В серии биографических историй Бориса Эйфмана "Мусагет" — балет о Джордже Баланчине — занял почетное место между "Чайковским" и "Красной Жизелью". Композитор убегал от грязи жизни к лебединым озерам музыки, балерина Спесивцева гибла в эмиграции, разрываясь между мужчинами и балетом. Сценарный рецепт, в сущности, отработан. В случае с Баланчиным это истерзанный творец, коварство женщин, спасительное искусство.
Биографию Джорджа Баланчина Борис Эйфман творчески переосмыслил, создав абстрактный сценарий, опирающийся на знаменитый баланчинский "Аполлон Мусагет". Одинокий герой (танцовщик Альберт Галичанин — статный, с демоническим лицом) сочиняет балеты и танцует со своими балеринами-музами. Баланчин, конечно, тоже сочинял балеты и боготворил своих балерин. Только здесь он предводительствует ими с томительной тоской — вначале сидит на стуле, сгорбившись, в тяжкой думе. Потом, неловко подпрыгивая, ведет балетный класс. Моцартовская легкость, с которой работал с артистами Баланчин, зафиксирована на многочисленных кинопленках. Сымитировать баланчинский класс, одну из эмблем балета XX века,— задача непростая. Борис Эйфман не задумывается ни на минуту: позаимствовав из "Серенады" и "Агона" пластические мотивы и добавив собственные вялотекущие комбинации, он заставляет местный, не поднаторевший в классике, женский кордебалет изображать сверхпрофессиональных балерин New York City Ballet. Выглядит так же диковато, как и сам портрет великого хореографа XX века — таким несчастным и замученным, как у Эйфмана, заправский денди Баланчин никогда не был. Наверное, личные эйфмановские демоны помешали извлечь из светоносной судьбы балетмейстера достаточный заряд оптимизма. Из многочисленных романов и браков Баланчина господин Эйфман выбрал только три — с наиболее драматичным исходом. Поэтому каждый из трех любовных дуэтов заканчивается неприятностью.
В длинноногой красавице в черном с блестками трико угадывается Вера Зорина, американская балетная и кинодива 30-х, покинувшая "мистера Би" после двух лет брака. Дива соблазнительно обвивает героя Галичанина — чтобы через минуту бросить и начать обвивать кого-то другого. Шок Галичанина, гримаса отчаяния, потом спасительная радость творчества. Снова балетный класс — только девушки уже не в белых купальниках, а в черных. Это период "белого" Баланчина сменяется периодом "черного".
Второй дуэт, с белой танцовщицей, перетекает в вальс (кружатся пары в бальных туалетах). Это история брака с легендарной танцовщицей Танакиль Леклерк. Дуэт более лиричен, но длится недолго: тело музы угловато ломается — известно, что Танакиль на пике карьеры разбил полиомиелит. Эта, возможно, единственная глубокая трагедия в жизни Баланчина изображена в духе детской страшилки: черный человек увозит девушку на черном покрывале в черную-черную кулису.
Едва ее увезли, по сцене уже уверенно шагает к славе новая пассия — в модном синем купальнике, молодая и сексуальная. Надо понимать, Сьюзанн Фаррелл. Новый дуэт, у балетного станка в центре сцены. Галичанин мало двигается, только пожирает взглядом красавицу ("мистер Би" уже старик). Муза, эротично выгибаясь, растягивается на балетной палке. Такого господин Эйфман действительно еще не создавал. На кровати — было. На узкой балетной палке — никогда. Когда красавица уходит, палка ломается, герой в неизбывном отчаянии повисает на ней.
Из спектакля можно сделать однозначный вывод: кроме баб, Джорджа Баланчина в жизни мало что интересовало, жилось ему скверно, а балетмейстером он где-то подрабатывал, может, на конкурсах бальных танцев. Впрочем, в финале "Мусагета" Баланчину все-таки дарят патетическое возрождение — звучит музыка Чайковского, сцену заполняют балерины в пачках. Так Баланчин занял свое место в истории балета, кульминация которой была явлена через несколько минут. На поклон под бурную зрительскую овацию вышел Борис Эйфман.