В 2004–2005 годах я жил на стипендии в небольшой горной деревушке Олевано-Романо в 50 км от Рима. В гору из города ходили расшатанные васильковые пригородные автобусы местной компании Cotral. Останавливались они у известных только местным жителям столбов; на вопрос, у какого именно столба остановится следующий автобус, местные, разводя руки, говорили: «У вон того. Но возможно, что и у этого». Расписания на столбах не было, его скачивали из интернета и заучивали наизусть, а названия местных деревень звучали как бесконечный хорей: Дзагароло, Дженацано, Палестрина (родина композитора) и Коллеферро. Я застал Италию такой, какой мы представляли ее по кино: хаотичной, неторопливой и скромной (сегодня она куда более собранна, упорядочена и респектабельна), и полюбил больше всех других стран, вместе взятых. Развалюхи-автобусы, на которых я ездил в Рим и соседние города, казались мне волшебными кораблями из прошлого. На спинках кресел были записаны магические послания местных жителей, например «Cerco un ragazzo con 30 cm» (непереводимая игра слов) или «Lella Cappella Pisella Mortadella» — явный пример школьного буллинга в отношении несчастной Леллы, которая, по мнению автора, являлась одновременно часовней, горохом и докторской колбасой. Автобусы ходили по извилистому серпантину, сигналя и нависая над пропастью, отвлекать водителя было нельзя, об этом напоминала надпись на изнанке лобового стекла: «Non parlare all’autista» («аутист» по-итальянски — водитель автобуса). С тех пор я был в Олевано еще несколько раз, и всякий раз ключом к пониманию того, что я на месте, были знакомая убаюкивающая тряска в пластиковом кресле и ревущий звук двигателя на подъеме по серпантину.
Пандемия лишила нас легкости путешествий; сидя в изоляции в пустом Берлине или замкнутой на себе Москве, я все время пытался восстановить в памяти полузабытые детали утраченного итальянского пейзажа: камни, дома из серого песчаника, заброшенную железную дорогу во Фьюджи, виноградники и трактор в поле, монастырь и, наконец, знакомые синие колымаги с указателями маршрута на лобовом стекле. Воображение и память начали подводить, и тут я наткнулся на несколько аккаунтов в инстаграме, посвященных автобусам римских пригородов, и залип в них. Мысль о том, что мир где-то сохранил свой порядок и васильковые IVECO ездят из Рояте в Беллегру, а из Беллегры в Олевано, придавала утешение. Потом я нашел аккаунт флегматичного машиниста электричек, уходящих с вокзала Сен-Лазар в Париже, и залип еще больше. В Париже я жил 20 лет назад, и запах метро, крутые лестницы и переходы оставили у меня самый сильный отпечаток в памяти о городе — наряду со сквотами, джазовыми клубами и соснами в стеклянном внутреннем дворе Национальной библиотеки имени Миттерана. С тех пор каждый вечер перед сном я путешествую в инстаграме по тоннелям парижского метро или высматриваю новости автобусной жизни римских предместий. А когда на фотографиях итальянских autisti появляется слишком много новых машин непривычных ярких расцветок, я печалюсь и выискиваю среди них старые васильковые автобусы, напоминающие мне о счастливой римской осени 2004 года.