Воспоминания г-жи Виже-Лебрен о пребывании ее в Санкт-Петербурге и Москве
Воспоминания г-жи Виже-Лебрен о пребывании ее в Санкт-Петербурге и Москве. 1795-1801. Перевод Д. Соловьева. СПб: Искусство-СПб, 2004
Знаменитая портретистка Элизабет Виже-Лебрен оказалась в России вовремя для себя (1790-е не были лучшими для французов в целом и для роялистов в частности) и для России. Здесь она смогла неплохо заработать, выдать дочку замуж, пожить в обеих столицах, повидать трех императоров и написать десятки (а с авторскими копиями чуть ли не сотни) портретов. Шесть своих русских лет описала она подробно и честно. Вот только обещанных аннотацией "тонких, остроумных наблюдений", в которых "переданы обычаи и нравы высшего общества и простонародья", вы здесь не найдете. А если будете искать, то узнаете, что в Петербурге холодов можно вообще не заметить, если из дома не выходить. А если выйти, то уже при минус 21 и помереть можно. Что здесь "никогда не увидишь пьяного", воруют мало, народ трудолюбив и мягок нравом. Так что про простонародье можно забыть, а вот про высший свет почитать стоит. Подробно описаны балы и приемы, особенно красочны рассказы про всегда открытые для иностранцев столы в лучших домах столицы, да столь обильные, что жить здесь можно, месяцами вообще не тратя собственных денег. Исчерпывающие данные приведены о придворных адюльтерах, но то ли потому, что все как одна русские дамы кажутся автору красавицами, то ли нежный дамский французский язык убивает пошлость, но и эти сведения кажутся здесь сродни описаниям нарядов императрицы или очередного фейерверка. Зато чрезвычайно интересны эти мемуары другим — во-первых, это взгляд иностранки, каждый из которых в русской традиции самокопания ценен, а во-вторых, это свидетельство не только о России, но и о самом авторе и о положении редкой тогда женщины-художницы. А тут мы вступаем в сейсмоопасную зону — Элизабет Виже-Лебрен, как и Розальба Карьера, Кристина Робертсон или Анжелика Кауфман,— священные имена для феминисток всех времен и народов. Сама Виже-Лебрен о такой грядущей своей славе, понятное дело, не догадывалась, но ее мемуары под этим светом тоже интересны чрезвычайно.
Тамара Карсавина. Театральная улица. Воспоминания. Перевод И. Балод. М.: Центрполиграф, 2004
Тамара Карсавина, в отличие от не слишком уж блестящей художницы, какой была Элизабет Виже-Лебрен, была гениальной балериной. Наверное, именно поэтому читать ее мемуары куда скучнее, чем упомянутые выше. Закончены они в 1929 году, в день смерти Сергея Дягилева, и посвящены прежде всего не жизни, но танцу. Или жизни в танце. Про танец Карсавина писать не очень умеет. Про отношения между людьми тоже. Точнее, они как будто ее не слишком и интересуют. Она предпочитает перечислять запомнившиеся факты и сцены, но интерпретировать их ей совсем даже не хочется. Эти факты и сцены очень интересны для исследователей, но просто так их перечитывать не станешь. Странно, но факт — самая интеллектуальная балерина дягилевской труппы оказалось самой скованной из всех пишущих своих товарок. Матильда Кшесинская писала глупо, но так, как жила. Бронислава Нижинская за фактами и историями всегда имела в виду некую идею — то брата защищала, то свою балетную теорию. Карсавина же скользит по своей собственной жизни, как бы не слишком ею занятая. Даже о самом драматическом — бегстве из голодного и уже опасного Петербурга с приехавшим на пару дней, чтобы жениться и увезти ее, англичанином — читать стоит не у самой Карсавиной, а в "Железной женщине" Нины Берберовой. Там и про Карсавину тоже очень хорошо.
