Ровно шестьдесят лет назад, в декабре 1961 года, впервые прозвучала Симфония №4 Дмитрия Шостаковича, ждавшая премьеры 25 лет. Не самая популярная у композитора, крайне сложная и для интерпретации, и для восприятия, она исполняется в Москве далеко не каждый сезон. Теперь ее внезапно сыграли два раза подряд с разницей в два дня — сначала Симфонический оркестр Мариинского театра под управлением Валерия Гергиева в «Зарядье», затем musicAeterna под управлением Теодора Курентзиса в Большом зале консерватории. На концертах побывал Илья Овчинников.
Фото: Александра Муравьева
Фото: Александра Муравьева
Четвертую симфонию впору назвать самым многострадальным из сочинений Шостаковича. Если опера «Леди Макбет Мценского уезда» до появления статьи «Сумбур вместо музыки» и многолетнего запрета триумфально шла не только в нашей стране, но и во всем мире, то написанная вслед за ней симфония не успела прозвучать и одного раза: премьера, запланированная на декабрь 1936 года, была отменена. Лишь четверть века спустя по инициативе художественного руководителя Московской филармонии Моисея Гринберга первое исполнение симфонии все-таки состоялось; дирижировал Кирилл Кондрашин, годом позже представивший еще одну сенсационную премьеру Шостаковича — симфонию «Бабий Яр» на стихи Евтушенко.
С тех пор Четвертая заняла положенное ей место среди репертуарных сочинений Шостаковича и исполняется чаще ряда его симфоний — как минимум тех, что связаны с революционной тематикой,— хотя и реже Пятой, Седьмой, Десятой с их более привычной структурой и более ясным (даже если это только на первый взгляд) образным содержанием. Страшно представить себе, что ждало бы Шостаковича, исполнителей и слушателей его симфонии, прозвучи она все-таки накануне 1937 года, но также и трудно вообразить, как бы восприняли ее современники в чисто художественном отношении. С нетипичной конструкцией, в трех частях, из которых первая и третья длятся до получаса и сами по себе почти симфонии, Четвертая и сегодня вызывает множество вопросов, порождает загадки и самые разные толкования.
Некоторые из них были приведены в буклете концерта musicAeterna — от «звучащей панорамы Советского Союза 30-х» до «тайного дневника всего народа». Заранее ясно, что Курентзису подобные трактовки не могут быть интересны, но дирижер не уходил и от очевидно трагического содержания симфонии — к чему он подчеркнуто стремился в случае с Шестой симфонией Малера,— во многом близкого Шостаковичу. Напротив, Курентзис развернул перед слушателями драму шекспировского масштаба, голоса героев которой говорили филигранно отделанными оркестровыми соло. Всех не перечислить — чего стоил один только монолог фагота в начале третьей части (Талгат Сарсембаев), от которого было по-настоящему жутко.
В прочтении Курентзиса Четвертая была как бы крупнее самой себя — не случайно он отдал симфонии фактически весь вечер, предпослав ей лишь восьмиминутную эффектную пьесу Марко Никодиевича. Валерий Гергиев, напротив, когда-то завершал симфонией безразмерные концерты из нескольких крупных сочинений, а сейчас предварил ее Увертюрой к «Вильгельму Теллю» Россини и Скрипичным концертом №2 Прокофьева (солист — Павел Милюков). В том, что любая интерпретация Гергиева по своей природе тоже театральна, сомнений нет, но драма Четвертой симфонии в этот вечер разворачивалась на удивление торопливо — каждая часть длилась на 2–3 минуты меньше, чем в большинстве самых разных исполнений.
Геннадий Рождественский вспоминал слова Шостаковича: «Дайте мне слово, что вы никогда впредь не будете интересоваться грязными листками бумаги, на которых некто пишет, что вы играли слишком медленно или слишком быстро, понимаете ли, слишком быстро, слишком быстро». С этой точки зрения уязвим любой разговор о быстрых темпах, но они действительно не всегда подходят таким партитурам, как Четвертая симфония, где каждая секунда музыкального времени насыщена сверх максимума. И соло, и tutti у Гергиева были также великолепны, но сцены этой драмы сливались воедино, не позволяя расслышать каждую в отдельности. Почему маэстро в этот вечер так спешил — вопрос; в его записи симфонии, сделанной с Мюнхенским филармоническим оркестром, темпы ощутимо медленнее. Как бы то ни было, сама возможность сравнения двух таких исполнений подряд бесценна. Удивительное совпадение, но с симфониями Шостаковича подобное случается: скажем, Вторую («Октябрю»), не звучавшую в Москве десятилетиями, несколько лет назад сыграли трижды за год. И скоро собираются исполнить вновь.