«Я — творческий человек»

Марат Ахметшин — предприниматель, инвестор, председатель совета директоров компании «Уфанет». Несколько лет назад господин Ахметшин стал финансировать различные проекты в области культуры и искусства: аллея современного искусства ArtTerria, многосерийный художественный фильм «И это все Роберт». В настоящее время предприниматель продвигает проект Музея современного искусства, который должен был расположиться на склоне реки Белой, но в результате обстоятельств был вынужден сменить место дислокации. Марат Ахметшин рассказал о том, как он, бизнесмен из 1990-х, пришел к мысли вкладывать деньги в культуру.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

— Марат Марсович, в одном интервью двухлетней давности вы заявили, что не являетесь человеком искусства. Между тем, вы спродюсировали не один культурный проект и продолжаете вкладывать средства в культуру. Вы по-прежнему не считаете себя человеком искусства?

— Есть достаточно много определений, касающихся культуры, искусства. Но если говорить о себе, я бы сказал, что я — творческий человек. Творчество и искусство — это разные вещи. Я только недавно начал изучать искусство, читать соответствующие книги и потихоньку понимать, что такое искусство с искусствоведческой точки зрения. А творчество… Я реализую себя как творческую личность в тех или иных проектах, которые мне близки и интересны.

— Какие виды творческой реализации вам наиболее близки и интересны?

— Картин и книг я не пишу. Например, в свое время мне очень хотелось петь. Один год я ходил на курсы оперного вокала в уфимский институт искусств. Я не поступал на обучение, а просто ходил на индивидуальные занятия с преподавателем. Это было около шести-семи лет назад. Я тогда активно занимался йогой, и у меня возникла такая потребность — петь. Пение позволяет определенным образом высказать себя.

— Почему вы бросили обучение?

— Моя преподавательница сказала мне: «Марат, вы — готовый студент первого курса, поступайте!». Но уже тогда я осознал, что, если хочешь достигнуть каких-то высот в вокальном искусстве, то этому нужно посвятить всю жизнь, а мне этого не хотелось. Мой выбор — предпринимательство. Поэтому, немного научившись петь, я решил, что мне этого достаточно.

— Вы помните момент, когда вы решили начать вкладывать деньги в искусство?

— У меня не было цели продвигать, вкладывать деньги. Просто в определенный период жизни человек осознанно начинает понимать, чего он хочет или не хочет. В начале своей жизни мы действуем по установкам родителей, общества, семьи, но в определенный момент твое сознание приходит к понимаю, чего хочешь именно ты. Я это прошел, захотел в чем-то выразиться. Одно время было желание написать книгу, основной мыслью которой было утверждение, что человек может если не все, то многое: нет фатализма в нашей жизни. Но потом понял, что кинематографический язык более выразителен в этом плане. В кинематографе всегда есть драматургия, есть протагонист, который преодолевает трудности, внутренние и внешние, и в конечном итоге он встречается с антагонистом. Нам интересно смотреть такие фильмы. Поэтому вместо книги я написал сценарий фильма. Конечно, я привлекал к процессу специалистов, но изначальный замысел, который пришел в 2017 году, был моим. В 2019 году мы с командой выпустили многосерийный художественный фильм — не сериал, а именно фильм — «И это все Роберт». В нем я поведал историю рядового учителя физики, который вынужден отвечать на тяжелые обстоятельства жизни.

— Вам этот опыт понравился? Видите ли вы себя на кинематографическом поприще?

— После этого проекта я понял, что больше не хочу заниматься игровыми фильмами и не готов в это вкладывать деньги. В нашей команде работали 200 человек. А после выхода фильма ты всю команду распускаешь. В бизнесе ты привлекаешь команду на годы, а в кино, собрав людей по крупицам, после завершения проекта приходится со всеми прощаться. Конечно, можно поставить кинематографический процесс на поток, но это станет бизнесом, а не творчеством.

— Вы ожидали, что ваш фильм будет пользоваться успехом?

— Я просто обалдел, когда его стали покупать. Было неожиданно, что фильм будет пользоваться спросом, учитывая то, что до этого я фильмов вообще не снимал, а тут впервые создал восьмисерийник с гигантским для республики бюджетом в 130 млн руб. просто для души. Динамично развивающийся онлайн-кинотеатр Start, купивший премьерный показ, предложил снять продолжение, но мне это было уже неинтересно. Даже несмотря на то, что Start был готов финансировать производство.

— Ваши близкие, бизнес-партнеры поддерживают вас в этих творческих начинаниях?

— У меня много бизнес-партнеров, мы все самостоятельные люди. Каждый своими деньгами распоряжается, как хочет. Но мой пример некоторых вдохновляет. Один из партнеров захотел финансировать очередной фильм известного российского режиссера Андрея Звягинцева и консультировался со мной по этому поводу. Большинство близких меня поддерживали во время съемок фильма. Супруга говорила, что не понимает, как такие вещи появляются в моей голове. Я и сам до сих пор не могу найти ответ на этот вопрос.

— Учитывая ваш разноплановый бизнес, который, безусловно, требует много времени и сил, как вы находите время для творчества?

— Я не занимаюсь операционным управлением в бизнесе. И в данном случае я больше не предприниматель, а инвестор, у которого главная задача — найти человека, который может реализовать идею и зарабатывать деньги для компании.

— И так вы нашли Искандера Бахтиярова…

— Его не надо искать. Он сам кого хочешь найдет (смеется). В свое время мы просто нашли с ним взаимопонимание.

— Какова была ваша роль в создании телеканалов UTV, «Живая природа»?

— Никакой. Компания рождала эти проекты внутри себя. Это определенное продвижение «Уфанета». Если вы заметили, мы не тратим средства на традиционную рекламу компании, мы вкладываем в телеканалы.

— Ваш первый культурный проект — аллея современного искусства ArtTerria. Помните, как вы решили стать его спонсором?

— Насколько я помню, это был 2016 год. Тогда я очень плотно общался с галереей «Мирас». И как-то раз во время обеда один из партнеров галереи Ольга Рамазанова сказала: «У меня есть мечта». Мне стало очень интересно, потому что мечтателей много, а людей, у которых есть четко сформулированная мечта — мало. Ольга рассказала о своей идее, и я решил ее поддержать: помог с финансированием, целеполаганием, продвижением. И теперь понимаю, что проект оказался удачным для Уфы — аллея прижилась, и, если раньше было достаточно много отрицательных комментариев, то сейчас, на мой взгляд, их авторы, при необходимости, встанут на защиту скульптурной аллеи.

Второй момент, из-за чего решил поддержать идею галереи Мирас, — еще до аллеи я решил построить в Уфе музей современного искусства. Аллея для меня была прообразом музея, но под открытым небом.

— Расскажите о музее. Или о центре современного искусства. В сети встречаются оба варианта названия.

— В 2015 году я очень крепко задумался: что в действительности хочу сделать в своей жизни? Потратил некоторое время: изучал самого себя, сильные и слабые стороны, интересы и ценности, все фиксировал, записывал. Что я хочу? И со временем понял — хочу построить музей. Почему именно музей, а не центр современного искусства? Потому что в музее есть научно-исследовательская часть. За пример абсолютно ничего не брал, но я много езжу, побывал во многих частях света и всегда посещал и посещаю музеи. При том я люблю смотреть и изучать современное искусство. Оно вдохновляет, заставляет задуматься, формирует совершенно другой взгляд на обычные вещи.

— Вы не один год бились за создание музея? Какие были препоны для проекта?

— Да, несколько лет назад мы официально обращались к предыдущему главе Башкирии Рустэму Хамитову с предложением создать в Уфе музей. Нам тогда ответили из министерства культуры, что Уфа по нормативам обеспечена художественными музеями, и в новом нет необходимости. Когда к руководству пришел Радий Хабиров, я подождал некоторое время, когда он освоится и войдет в курс дел, и обратился к нему со своей идеей. Он, конечно, поддержал.

— Не секрет, что у проекта возникли сложности: земельный участок на склоне Белой, где вы планировали строить музей, забрали под строительство библиотеки.

— Юридически этот участок наш. Мы продолжаем платить за него аренду.

— Тем не менее, понятно, что музей нужно проектировать в новом месте. Вы хотя бы примерно представляете, где он будет располагаться?

— Этот камень я тащу в гору три года. Кроме строительства здания, есть задача формирования коллекции музея, его команды, понимания, как музей будет финансироваться последующие 20 лет. Построить здание — самое простое. Но надо думать о его содержании и его перспективах. Моя цель — пока я жив, музей существует, и, когда я уйду, его деятельность продолжится, но не на балансе республики. У меня есть 20 лет, чтобы построить механизм финансирования— фонд или конкретные партнеры и спонсоры. Посмотрим.

После того, как было принято решение о будущей передаче участка под нужды правительства, я три дня переживал, а потом успокоился и дал себе слово, что несколько месяцев я не буду думать о новой площадке. Правительство обязалось предложить мне земельные участки, и только в следующем году в более спокойной обстановке я буду их изучать. Велика вероятность, что сейчас я приму импульсивное и неверное решение.

— Не было импульсивной мысли построить музей в другом городе?

— Из Перми было предложение встретиться и переговорить по поводу музея, но с этим городом у меня никакой связи нет, нет эмоциональной привязанности. Если бы я на эмоциях принял решение строить музей в другом городе, я бы потом об этом пожалел.

— Сколько уже сейчас работ в коллекции будущего музея?

— Порядка 350 работ. Это и картины, и скульптуры. Мы приобрели их в Уфе, Казани, Ижевске. В ближайшее время будем изучать современное искусство в Самаре, Челябинске, потом перейдем в Оренбург, Йошкар-Олу, Чебоксары. Это будет межрегиональный музей, и важно понимать, что у нас нет цели собрать огромную коллекцию. Самая большая беда всех музеев мира — невозможность выставить свои коллекции целиком. Задача музеев, и нашего в том числе — проводить исследования, образовательные программы, выставки. Поэтому мы уже сейчас выстраиваем отношения с различными российскими музеями, например, с московским МСИ «Гараж». Это наш стратегический партнер.

— Подобные частные музеи могут быть бизнесом, или это изначально убыточная бизнес-модель?

— Ну, разве что на Манхеттене, а у нас — нет. Даже московский рынок маленький. Когда люди в большей части думают о выживании, о каких музеях может идти речь? Поэтому я строю музей не для настоящего времени, а с заделом на будущее. Нынешние тяжелые времена непременно пройдут, и на что мы сможем опереться после? Общественные, политические институты разрушены, но современное искусство пока держится. На политику и общественную деятельность не претендуем, но хочется, чтобы в будущем люди могли доверять нашему музею и ценить его.

— Вы с оптимизмом смотрите в будущее. Вы уверены, что музей будет пользоваться спросом?

— Мы рассчитываем на молодежь. Старшее поколение потрепано судьбой, оно мало во что верит. Но молодежь гораздо лучше нас, это более продвинутое, более глобальное, свободное поколение. Я родился в советское время, учился в советской школе, состоял в ВЛКСМ. Это оставило неизгладимый след на мне и моем поколении. У нынешней молодежи такого нет. Им удалось вырасти в более-менее свободной стране. В моем понимании, чтобы музей закрепился и стал нужным и важным для горожан, необходимо минимум 60 лет. Когда дедушки и внуки будут одинаково принимать наш музей современного искусства, я буду считать миссию выполненной.

— Если бы перед вами стоял выбор: бизнес или искусство, или творчество, как вы говорите, что бы вы выбрали?

— Это слишком категорично. Невозможно заниматься искусством в том плане, в котором я им занимаюсь, без денег. Деньги дают свободу. Для меня деньги позволяют реализовывать себя в искусстве. Я не считаю себя художником, а считаю продюсером, который реализует проект, организатором, который приглашает специалистов, оплачивает их услуги, а они, применяя свои знания и навыки, творят искусство. Без денег всего этого я сделать не смогу.