премьера кино
Новый фильм известного голливудского индуса М. Найт Шьямалана в оригинале называется коротко и абстрактно: "Деревня" (The Village). Посмотрев эту красивую настроенческую небылицу о том, как любовь побеждает страх, ЛИДИЯ Ъ-МАСЛОВА зауважала режиссера за искусство создавать впечатление, что он знает больше, чем показывает.
Ветреная пресса, пять лет назад, после "Шестого чувства", сделавшая вундеркинда из молодого индийца М. Найт Шьямалана, теперь бесцеремонно оттопталась на нем, вдруг перестав любить то самое, от чего прежде восторженно немела,— от того, что на фильмы человека, которому сказать особенно нечего, зрители сползаются, как змеи на звуки факирской дудочки. В новой работе мастера несколько снизился накал мракобесия. Хотя поначалу все выглядит по обыкновению странно, подвести окончательные итоги в принципе можно и не прибегая к оккультным наукам.
Предыдущие картины Шьямалана были посвящены профессиональным заболеваниям людей, страдающих от слишком частых и тесных контактов с расшатанной психикой себе подобных: в "Шестом чувстве" маялся психиатр, в "Знаках" — священник. Теперь же в "Таинственном лесе" целый коллектив единомышленников разного пола и социального статуса, объединенный трагическим опытом столкновения с немотивированной человеческой жестокостью, решил уединиться в лесах для сохранения душевного здоровья. Но какое уж тут здоровье — успеть бы вовремя запереться в подполе от чудовищ, живущих в окрестных лесах и выступающих под псевдонимом Те, Кого Нельзя Называть.
Фильм начинается с похорон ребенка, продолжается поминками на свежем воздухе под леденящий саундтрек — бодрое карканье ворон, поскрипывание сухостоя и басовитое подвывание, доносящееся откуда-то из чащи и смутно напоминающее арию собаки Баскервилей. Дополняет симфонию ужаса жалобное блеяние овец и жужжание мух над тушкой аккуратно освежеванной чудовищами собачки. Свежая могила датирована концом позапрошлого века, селяне одеты соответственно и разговаривают своеобразным ямбом не ямбом, но подозрительно вычурным стилем, придающим их общению сектантский душок. Сплоченность резервации подчеркнута тем, что в каждом доме стоит до поры до времени запертый черный сундук с объяснениями, хотя многие ритуалы деревенских обитателей так и остаются необъяснимыми. Например, завидев выросший у крыльца аленький цветочек, они срочно бросаются закапывать его: цвет крови — это плохой цвет, приманивающий чудовищ. Зато отпугивает их желтый — цвет безумия, тонкой пленочкой покрывающего всю деревню и ощущающегося даже в самых адекватных поступках персонажей.
Главный из них — девушка с тростью, чья слепота компенсируется неженской решительностью и уверенностью, что она тоже все прекрасно видит, просто несколько иначе, чем остальные. На эту роль первоначально планировалась Кирстен Данст, и это принесло бы зрителям немало веселых минут: подружка Человека-Паука вряд ли смотрелась бы в роли слепой визионерки более органично, чем Брюс Уиллис-психиатр в "Шестом чувстве" или Мел Гибсон-святой отец в "Знаках". Однако у Кирстен Данст нашлись дела поинтереснее, и на ее месте оказалась непримелькавшаяся дебютантка Брайс Даллас Ховард, что, возможно, сыграло решающее значение для фильма в целом и для романтической линии в особенности. Благодаря не испорченной популярностью актрисе получилось почти не смешно, а наоборот, вполне даже трогательно, когда героиня на ощупь пробирается сквозь опасный лес в так называемые "города" — за лекарствами для своего жениха, которого пырнул ножиком деревенский дурачок (Эдриен Броуди, явно радующийся, что заполучил самую колоритную роль в фильме).
Раненого возлюбленного играет так полюбившийся Шьямалану Хоакин Феникс — для него специально была написана роль бесстрашного немногословного паренька, открывающего рот только для объяснения своего хладнокровия: "Я думаю не о том, что может случиться, а о том, что я должен сделать". Феникс единственный в "Лесе", кто удостаивается смеха аудитории: когда к его персонажу пристает влюбчивая старшая сестра героини, артист принимает неописуемое выражение полного опупения, которое так и не удалось ему в "Знаках". Почти с такими лицами покидали многие зрители предыдущие картины Шьямалана, но "Таинственный лес" сравнительно прозрачен и не так тяготеет к нарочитому запутыванию: здесь легче и раньше вычисляется тот финальный фокус, к которым режиссер питает пристрастие такое же стойкое, как и к собственным камеям. На этот раз автор появляется на экране, отражаясь в дверце стеклянного шкафчика с лекарствами, что не лишено символизма. Нарушивший семейную традицию и не пошедший по медицинской стезе режиссер Шьямалан носит в своей кинематографической аптечке стандартный набор одних и тех же средств, но все-таки квалифицированно проделывает со зрителем все, что положено доктору, а именно лечит, пусть хотя бы в фигуральном смысле.