фестиваль театр
В плотной программе фестиваля современной пьесы "Новая драма" оказалось немало спектаклей, которые явлением новой драмы считать вовсе не приходится. Два из них — "Мертвые уши" и "Клаустрофобию" — посмотрела ЕЛЕНА Ъ-ГЕРУСОВА.
Спектакль Национального театра Сербии "Мертвые уши" режиссер Татьяна Мандич-Ригонат поставила по одноименной пьесе Олега Богаева — отмеченного "Антибукером" автора хитовой "Русской народной почты". Господин Богаев, хотя и засветился в ряде современных проектов, но в современной драматургии он, конечно же, троянский конь, конформист и плоть от плоти традиционной драматургии. Как раз сербские "Мертвые уши" выдают его с головой.
В дом одинокой, малообразованной, карикатурной тетки, вечно что-то стряпающей, не снимающей запыленного мукой халата, являются Чехов, Толстой, Гоголь и Пушкин. Причина визита — закрытие районной библиотеки. Тетка писателей приютит, Пушкина полюбит по-матерински и даже сменит затрапезный халат на нарядный. Сатиры ради на сцене еще появятся чиновники из Минкульта, экзальтированная коллекционерка и зачуханная библиотекарша. Пьеса имеет подзаголовок "Новейшая история туалетной бумаги" — классики притащили свои книги в дом этой тетки, чтобы их не отправили в переработку. Но вот с точки зрения "новой драмы" никакая это не новейшая история. А просто не очень хорошо сделанная бульварная пьеса — как выплыть из этой истории драматург и сам не знает. Вот и приходится финал притягивать за уши: организовать отправку в психушку тетки, в дом которой вошла большая литература, разлеглась на ее кровати и стала есть суп из ее миски.
Екатеринбургский "Театрон" и "Коляда-театр" привезли в Петербург "Клаустрофобию", спектакль поставил драматург Николай Коляда по пьесе Константина Костенко. В ней классическая литература использована именно что в качестве туалетной бумаги — ею подтирается зэк для демонстрации своих высоких духовных запросов. Кстати, именно этот тюремный интеллигент окажется подонком и тихушником последним. Пьеса Константина Костенко очень напоминает пьесы самого Коляды двадцатилетней давности. В меру мелодраматичный, в меру жестокий тюремный романс. Два зэка сначала положили глаз на молодого сокамерника, а потом зарезали его. Тот, что выглядел отпетым бандитом, оказался тонкой души человеком. В восьмидесятые годы такие пьесы называли чернухой. Теперь это уже определение стиля, а вовсе не ругательство, как до сих пор думают некоторые драматурги.