В случаях, когда компания скатывается на край банкротства, возможность привлечь к субсидиарной ответственности тех, кто довел ее до плачевного состояния, остается одним из немногих способов, реально защищающих интересы кредиторов. Но суды регулярно освобождают от ответственности директоров и акционеров, не обладающих формальным статусом контролирующего должника лица (КДЛ). И возникает парадокс, при котором в доведении компании до кризиса оказывается не виноват никто, в том числе ее непосредственный руководитель, подписант сделки или сотрудник структурного подразделения. О справедливом подходе законодателя, который отрегулирует этот перекос и позволит сохранить работоспособность института субсидиарки, рассуждает старший партнер коллегии адвокатов «Юков и партнеры» Марк Каретин.
Марк Каретин, старший партнер коллегии адвокатов «Юков и партнеры»
Фото: Предоставлено "Юков и партнеры"
Марк Каретин, старший партнер коллегии адвокатов «Юков и партнеры»
Фото: Предоставлено "Юков и партнеры"
Жизнь бизнеса с широким функционалом и большим числом сотрудников никогда не бывает простой. Затруднения, с которыми руководители компаний порой сталкиваются в ходе работы, могут быть как временными (к примеру, неисполнение обязательств контрагента по сделке и последующий срыв сроков со стороны самой компании по отношению к третьему лицу, дефицит оборотных средств), так и затяжными. В случае временных проблем из ситуации возможно найти разные выходы: привлечь стороннее финансирование, договориться с контрагентом о продлении сроков исполнения обязательств по контракту, заключить договоры с компаниями, оказывающими аналогичные услуги на более привлекательных условиях. Но длительные трудности могут повлечь для бизнеса серьезные последствия: от крупных финансовых потерь до банкротства.
Последних, кстати, становится все больше: по данным Федресурса, количество корпоративных банкротств в первой половине текущего года выросло на 9,2% относительно аналогичного периода 2020 года, а число введенных процедур составило 4,9 тыс. При этом банкротство компании часто связано с недобросовестными действиями ее руководства, а не с тем, что фирма не способна преодолеть краткосрочные трудности. Чаще всего контролирующие должника лица осознают скорый риск банкротства и стараются разными способами вывести активы. В зависимости от деятельности общества они могут заключать сделки с фирмами-однодневками или аффилированными компаниями, выдавать займы заинтересованным лицам, а иногда и просто отчуждать имущество компании своим родственникам.
Лица, участвующие в деле о банкротстве компании, обычно обладают рычагами для пополнения конкурсной массы: от привлечения контролирующих лиц к субсидиарной ответственности до взыскания убытков и оспаривания сделок должника. Но, как показывает практика, если эти действия и имеют какой-то эффект (взять хотя бы вынесение положительного судебного акта), по факту они являются номинальными из-за отсутствия реального исполнения.
Статистика Федресурса показывает, что портрет должника в 2021 году сохранился практически неизменным: доля дел, в которых кредиторы получили «ноль», составляет 59,4% против 61,7% по итогам первой половины прошлого года. Сами процедуры банкротства по-прежнему неэффективны: доля удовлетворенных требований кредиторов снизилась по сравнению с аналогичным периодом 2020 года с 4,7% до 3%, а количество судебных актов о привлечении к субсидиарной ответственности выросло почти вдвое, как и размер ответственности — с 136,7 млрд руб. до 244 млрд руб. Но, несмотря на красноречивую статистику, судебная практика все же склонна освобождать от субсидиарной ответственности лиц, контролирующий статус которых презюмируется в силу закона, например членов правления или совета директоров. Основанием для освобождения, как правило, служит факт, что ответчик не обладает статусом КДЛ, его действия не выходят за пределы «обычного корпоративного риска», а сам он старается соблюдать общепринятые нормы и правила при заключении сделок.
Типичные аргументы КДЛ, которые отказываются от предъявляемых к ним требований, обычно выглядят так: ответчик является либо рядовым сотрудником, в чью компетенцию не входит масштабное управление компанией, либо представителем высшего менеджмента, но в банкротстве он тоже не виноват, поскольку помимо него в фирме существует целый ряд внутренних подразделений, вольных принимать самостоятельные решения (как правило, этот аргумент приводится в рамках привлечения к субсидиарной ответственности руководства банка).
И у заявителей по искам возникает резонный вопрос: если лица, являющиеся КДЛ в силу закона, не виновны, то кто же несет ответственность за убыточную сделку и, как следствие, за доведение компании до критического финансового итога? Вспоминается известный афоризм: «Надзор не может быть совершенным, если отсутствует совершенный поднадзорный». Парадоксально, но получается, что в доведении компании до предбанкротного состояния никто не виноват! Топ-менеджмент банков утверждает, что руководство текущей деятельностью банка не входило в их полномочия, а система контроля годами выстраивалась так, чтобы компания работала как «слаженный механизм»; руководители подразделений говорят, что служили в этом механизме лишь рядовыми винтиками; мажоритарные акционеры и председатели правления заявляют, что вообще ничего не совершали.
Хорошей иллюстрацией сказанного может служить недавний спор, при рассмотрении которого Верховный суд РФ высказал следующую позицию: к субсидиарной ответственности можно привлекать только тех лиц, чьи действия непосредственно привели к банкротству банка. В случае если ответчики-подписанты по убыточным сделкам, одновременно бывшие в банке членами правления и совета директоров, руководствовались при заключении кредитного договора рекомендациями профильных служб банка, они могут быть освобождены от субсидиарной ответственности.
С одной стороны, освобождение невиновных от наказания — дело благородное. Но сценарий, при котором ответчики каждый раз будут ссылаться на отсутствие у них статуса КДЛ — опять-таки сетуя на многоуровневую систему построения бизнеса, видится недопустимым.
Привлечение КДЛ к ответственности по обязательствам фирмы при банкротстве служит ярким примером того, как в российском правопорядке применяется популярная зарубежная доктрина о «снятии корпоративной вуали». Контролирующее лицо причиняет вред различным субъектам не лично, а воздействуя на подконтрольное юридическое лицо, последнее терпит убытки, что приводит к уменьшению активов должника и невозможности удовлетворить требования кредиторов. Иными словами, ответчики редко заключают сделки «своими руками». Если следовать логике лиц, привлекаемых к ответственности, можно невольно прийти к выводу о том, что к доведению компании до критического состояния не причастен абсолютно никто. И два извечных вопроса, «кто виноват?» и «что делать?», всегда останутся без ответа.
Бесславный конец банков и крупных компаний в новейшей российской истории чаще всего наступал из-за безответственности топ-менеджеров и владельцев, которые выбирали стратегию и тактику исходя из своих коммерческих, а порой и личных интересов. Именно возможность привлечь этих лиц к ответственности (а не освободить от нее) является одним из немногих механизмов, реально защищающих интересы кредиторов. Если же ответственности будут избегать почти 90% привлекаемых лиц, то у пострадавших кредиторов — будь то физические лица или публичные институты в лице ГК АСВ и Центробанка — вообще не останется инструментов для возмещения потерь, что приведет к утрате механизма восстановления нарушенных прав. Соответственно, институт субсидиарной ответственности фактически перестанет существовать.
Справедливым выходом видится не освобождение привлекаемых к ответственности лиц на основании отсутствия у них формального статуса КДЛ, а определение четкого круга лиц, ответственных за доведение компании до финансового кризиса. Возможно, такое определение будет выходить за рамки того, что сегодня установлено в законе, но оно необходимо, если мы хотим создать правовую норму, работающую на практике.