Московский Музтеатр имени Станиславского представил премьеру оперы Верди «Риголетто». Спектакль стал оперным дебютом режиссера Владимира Панкова, художественного руководителя Центра драматургии и режиссуры и студии SounDrama. Рассказывает Сергей Ходнев.
Визуальный ряд спектакля — не всегда логичная смесь современных реалий со старинно-карнавальными
Фото: Сергей Родионов / МАМТ
Визуальный ряд спектакля — не всегда логичная смесь современных реалий со старинно-карнавальными
Фото: Сергей Родионов / МАМТ
В Москве «Риголетто» нигде больше не идет, был в Большом спектакль Роберта Карсена, но уже нет его, права на постановку-копродукцию истекли. Музтеатр, как и в случае с позапрошлогодним «Отелло» в версии Андрея Кончаловского, берется за шлягерное вердиевское название с некоторым вызовом: пусть, мол, сбегутся нимфы резвою толпою, пусть будет уж так зрелищно и богато, как Большому и не снилось.
И правда — оформленный Максимом Обрезковым спектакль страшно многоделен. На сцене огромная дворцовая декорация в стиле Louis Seize с честно вылепленными ордером и антаблементами (правда, ужасно подсвеченная в духе больших телешоу), массовые сцены нарядны до ряби, гардероб огромный. Не Мантуя, это ясно, но вот что — поди скажи. Режиссер дает понять, что бандитские обертоны всей истории ему напоминают о «бандитских 90-х», и потому, очевидно, на заднике изредка возникает кокетливо перетасованный триколор с неким стилизованным гербом, украшенным медвежьей головой. А мужской хор один разочек демонстрирует отечественные парадные мундиры с аксельбантами — вот стоило ради пары минут задавать работу швейным мастерским, учитывая, что смысл этих тонких намеков к сюжету в результате все-таки не пристегивается.
А раз Риголетто — шут, значит, можно позволить себе реверансы неким-де «старым итальянским постановкам» и комедии дель арте, которую, не совсем глубоко ее понимая, столько режиссеров отчего-то воспринимают как род универсальной отмычки к оперным сюжетам. Граждане постановщики, миленькие! Если у вас на сцене декоративный винегрет из анилиново расцвеченных нарядов под XVIII век, венецианских баут и масок чумного доктора (которые к театру, ей-ей, совсем не относятся) — то это никакая не отсылка к старым итальянским постановкам, итальянцы и старые, и новые это вряд ли бы оценили. И тем паче не комедия дель арте, как ее ни читай — хоть аутентично, хоть по-сомовски.
В итоге у как бы современных главных героев, существующих в обстановке разгульного парадного банкета с толпой гостей-пиджачников, есть как бы по-старинному обряженные бессловесные дублеры, танцующие и мимирующие. Как если бы и этого было мало, на сцене суетится оператор, с чьей камеры заполошные крупные планы выводятся на задник. Строго говоря, и это в оперном театре прием не новый, многие им с большим или меньшим успехом пользуются, но в этом случае мера оживляжа явно превышена.
Режиссера словно преследует «боязнь пустоты»: хлопушки, цирк, танцы, хлопоты миманса, видео, все что угодно, только б не оставить публику один на один с поющим артистом. Как следствие, мизансцены разведены самым причудливым образом — певцы то в зал прогуляются, то с балкона споют; а уж насколько при всем этом они будут аккуратно встраиваться в ансамбли или совпадать с оркестром — это как будто бы мало беспокоит и режиссера Владимира Панкова, и дирижера Феликса Коробова. И драматургически, и музыкально структура вердиевских сцен изрядно теряет в четкости (и публика, видимо, это невольно чувствует, если начинает бешено аплодировать в самые неподходящие моменты, не дожидаясь, пока ария или дуэт дойдут до стретты).
При всем том артисты в спектакле вообще-то заняты достаточно хорошие, чтобы не нуждаться во всей этой дымовой завесе. Грузинский баритон Николоз Лагвилава со своим плотным, раскатистым грудным звучанием (разве что самую малость стесненным на верхах) вообще как будто бы рожден для роли Риголетто, которую уже много где успешно исполнял. Штатный тенор МАМТа Владимир Дмитрук — вполне состоятельный по своей серебристой лирической стати Герцог, но, к несчастью, увидевший его эдакой демонической поп-звездой режиссер напридумывал для Герцога слишком много выкрутасов, а увлеченный ими певец забывает об аккуратности. Постановщику будто неловко, что развратный властитель берет да и поет свою шлягерную песенку,— и он заворачивает ее в натужный «фантик»: Герцог, мол, оказавшись в веселом доме, поет в караоке, причем еще в обществе фольклорной толпы девушек с караваем, которые лихо подвизгивают в такт.
Наконец, есть Джильда, чисто, доверительно и стабильно спетая Лилией Гайсиной. У нее дублерш сразу две — взрослая «Коломбина» (Екатерина Дурасова) и Джильда-девочка, которую юная Елена Башлова не только играет, но в самые драматические моменты даже поет несколько слов трогательным детским голоском. И сами отношения Риголетто с боготворимой им дочерью обрисованы не то чтобы оригинально, но умело, подробно и по-своему обаятельно. Одна беда — эта подробность, увы, растворяется в омуте прочих, обязательных, трагических, шуточных и лишних.