Большой театр представил на своей Новой сцене новую постановку оперы Моцарта «Дон Жуан», которую вместе с главным дирижером театра Туганом Сохиевым осуществил заслуженный петербургский драматический режиссер Семен Спивак. При довольно долгих стараниях (спектакль был должен выйти еще в прошлом году) ни в смысле развлекательности, ни в смысле музыкального качества новое моцартовское приобретение Большого не удалось, считает Сергей Ходнев.
Фото: Дамир Юсупов/Большой театр
Фото: Дамир Юсупов/Большой театр
Новый «Дон Жуан», появившийся в репертуаре Большого после долгого перерыва (в 2010 году театр приобрел сделанный для фестиваля в Экс-ан-Провансе спектакль Дмитрия Чернякова, но он из репертуара выпал быстро), аттестует практику приглашения драматических режиссеров в оперу совсем уж безжалостно. Есть абстрактные декорации Семена Пастуха, в чисто техническом смысле работающие элегантно, бесшумно и гладко: черные кулисы и арлекины сдвигаются и раздвигаются, словно диафрагма,— но что толку, если постановщику все равно это не помогает ни капельки.
И если в визуальном смысле эти бесшумные чудеса — все равно не великое открытие: черным задником с понатыканными по нему светодиодными звездами даже в самых дальних театрах музыкальной комедии вряд ли кого-нибудь удивишь.
О самих героях моцартовской оперы режиссеру, увы, сказать нечего — в оперном театре он дебютант, но и подсказки со стороны Тугана Сохиева вряд ли могли быть в этих обстоятельствах стилистически точны. Моцартовская партитура звучала крупным помолом, речитативы удавалось провести более или менее живо, но в оркестре было очень мало той прозрачности, энергичности, элегантности фразировок и легкости, с которой оркестр Большого приучился звучать с маэстро вроде Андреа Маркона или Джанлуки Капуано.
Но и сами герои тоже не очень хорошо в этом контексте сориентировались. Да, нынче Динара Алиева — прекрасная вердиевская певица, но моцартовская стилистика ей не совсем по плечу; да, у Туомаса Катаялы — отличный белькантовый тенор, но его победительное и ровное головное звучание с металлическим оттенком все-таки не в каждый момент подходило для роли Дона Оттавио. Из которой вдобавок и режиссер затруднился сделать хоть что-то занимательное: положительный очкарик ближе к финалу появляется на сцене все более загипсованным, однако о причине его травм нам ничего не рассказывают. Сопрано Светланы Лачиной с ее милым субреточным звучанием не совсем удачно вписалось в роль Донны Анны, а меццо Екатерины Воронцовой — в туманно и вяло показанную персону Церлины.
Остаются относительно смешной Лепорелло, честно и аккуратно спетый Кшиштофом Бончиком, и главный герой, которого в премьерном составе пел Ильдар Абдразаков. Последнему тем более удобно показываться в виде guest star, улыбчивого певца с мировым именем и с идеально усвоенной партией, что постановка ровно никаких новых артистических задач ему не предъявляет. Папаша-Командор в финальной сцене выходит элегантным престарелым бонвиваном, один в один таким же, как и Дон Жуан (к этому моменту и главный герой, и Лепорелло оказываются глубокими стариками), но сходство это никак не комментируется.
Миманса много: «арию со списком» сопровождает парад жертв великого соблазнителя, одетых в черные наряды сообразно социальному размаху (от баронесс до крестьянок), и это еще не невидаль. Страннее всего то, что практически каждое появление Дон Жуана сопровождает бессловесная стая эдаких Bond girls в красных мини-платьях — и здесь уж никакого отклика на музыку.
Что говорить — конечно, мы загипнотизированы ре-минорными шагами Командора уже в самой увертюре, конечно, романтизм с упоением обвешал образ «севильского шутника» таким количеством в высшей степени поэтичного балласта, что поди еще под этим грузом отыщи тот нерв, который имеет в виду сама первозданная трактовка Моцарта и да Понте. И есть некоторый парадокс: для нас уже решительно непривычны романтические прочтения самой моцартовской музыки, нам нужны легкость и историческая информированность, но от навязанного первой половиной XIX века образа Дон Жуана слушатель при этом все равно не очень хочет отказываться. Да что там слушатель, если все те же гофмановские мантры повторяет поставивший в этом году «Дон Жуана» в Зальцбурге Ромео Кастеллуччи.
Но все-таки хочется смысла, а в данном случае вместо моцартовской «веселой драмы» получается кафешантан с мимансом, бездумно орудующим своими зонтиками. От великой хрестоматийной истории наказанного распутника можно было бы ждать и большего.