Красавец и чудовище

Когда я впервые приехал в Милан в 2004 году, город показался мне некрасивым, но самое отталкивающее впечатление произвел Centrale — Центральный вокзал. Похожий на обтесанную каменную глыбу, придавленный к земле, одно слово — чудище. Однако, как это часто бывает между людьми, с годами мое отвращение сменилось любовью — к Милану и к его вокзалу. И они ответили мне взаимностью.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

По работе мне приходилось бывать в Милане часто, и, поскольку я обычно приезжал на Неделю моды из Флоренции — а это всегда означает большой чемодан и мало времени,— стал селиться на площади у вокзала в одном из новых отелей. Возможно, это не самый приятный район города, особенно вечерами, но один из лучших с точки зрения логистики: с Centrale легко и быстро добраться в аэропорт на экспрессе, до Монтенаполеоне всего пара остановок метро, да и частые забастовки таксистов (а они любят бастовать именно в Неделю моды) были мне нипочем.

Но главное, я не просто примирился с вокзалом — прикипел к нему всей душой. Много лет я останавливался в одном и том же отеле и всегда просил забронировать мне комнату с видом на вокзал. Однажды мне достался номер с огромной террасой, и я провел на ней незабываемый романтический вечер: вино, заказанный в номер ужин и только мы — я и Centrale.

Вокзал стал для меня не просто воротами в Милан, он стал ключом к пониманию этого города.

Многие миланцы считают его примером гигантомании Муссолини (внешнюю бронебойность постройки можно сравнить с черепом дуче), но здание по проекту Улиссе Стаккини начали возводить еще в 1912-м и во времена Муссолини (в 1931-м) завершали. В итоге Centrale, как гигантский трансформер, застыл в момент перевоплощения из текучего либерти в геометрический и сухой стиль новеченто, если хотите — муссолиниевский ар-деко, или то, что итальянцы не без брезгливости называют stile fascista. Их можно понять: тут легко увидеть и fascista. Но также и stile.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Рассматривая шрифты, скульптуры, пропорции и архитектурные элементы вокзала, я все больше проникался этой эстетикой и поневоле начал замечать ее в других зданиях в Милане — и мне стала открываться неочевидная красота и элегантность этого города. Признаться, я изменял вокзалу несколько раз и селился в кварталах и зданиях разных эпох. Снимал апартаменты близ пьяццы Элеоноры Дузе рядом с виллой Инверницци, во дворе которой живут фламинго, и с палаццо Берри-Мерегалли — в этом шедевре стиля либерти (1914) мне посчастливилось часто бывать. Его парадная со скульптурой Адольфо Вильдта похожа на золоченый грот в пещере. Буквально за углом — два великих творения Пьеро Порталуппи — доступная туристам вилла Некки и закрытая для посетителей (но, к счастью, открывшаяся для меня) вилла Моцарт напротив. Мне даже удалось пожить в Ca’ Brutta (1923) на виа делла Москова — «уродливом доме» Джованни Муцио, звезды новеченто, который в своем эссе 1921 года так и написал: «Милан — уродливый город». Но к этому моменту мнимое уродство города превратилось в моих глазах в красоту: я увидел ее в строгих линиях рационалистской архитектуры Триеннале, в ставшей мне милее Дуомо башне Веласка (увы, в ней я не бывал), и даже в лабиринте закоулков близ пьяццы Сан-Бабила, застроенных на месте разбомбленных кварталов гораздо позднее, в 1950–1960-е годы, в модернистском духе. И конечно, в сверкающих латунью, муранским стеклом и всеми оттенками гранита и мрамора (кстати сказать, исключительно итальянского — результат автаркии Муссолини) многочисленных миланских парадных с их застывшей буржуазностью. Я нередко останавливался перед ними, чтобы сделать фото: мой телефон полон снимками терраццо, дверных ручек и почтовых ящиков, ведь парадная за стеклянной дверью принадлежит одновременно живущим в этих элегантных домах миланцам и нам, прохожим и приезжим.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

В Милане я не был почти два года — немыслимый для меня срок, но я знаю, с кем поздороваюсь первым, когда вернусь.

Александр Рымкевич