80 лет назад, в октябре 1941 года, советская разведка получила от агента «Вадима» важнейшую информацию: 16 сентября 1941 года на совещании в американском Урановом комитете ученые пришли к выводу, что можно создать бомбу на основе урана, обладающего колоссальной внутренней энергией.
Энрико Ферми, итальянский физик, наиболее известный благодаря созданию первого в мире ядерного реактора, внёсший большой вклад в развитие ядерной физики, физики элементарных частиц, квантовой и статистической механики
Фото: Corbis via Getty Images
Энрико Ферми, итальянский физик, наиболее известный благодаря созданию первого в мире ядерного реактора, внёсший большой вклад в развитие ядерной физики, физики элементарных частиц, квантовой и статистической механики
Фото: Corbis via Getty Images
Что исследования свойств урана могут в обозримом будущем привести к созданию нового оружия массового поражения, стало ясно к 1939 году небольшому числу выдающихся специалистов. Членам Уранового комитета (предшественник Манхэттенского проекта, в котором была создана атомная бомба) было известно, что и в нацистской Германии проводятся аналогичные исследования.
Однако вопрос о засекречивании научных публикаций, связанных с ураном, был поднят не сразу. В начале 1939 года Лео Силард (в советской литературе была принята неверная транскрипция Сциллард) поделился опасениями со своим коллегой по Урановому комитету Энрико Ферми. Этим двоим было суждено определить критическую массу урана-235, которая необходима для начала цепной реакции, а затем создать первый ядерный реактор.
Заметим, что в СССР первые работы по цепным ядерным реакциям, в том числе взрывного характера, были выполнены перед войной Яковом Зельдовичем и Юлием Харитоном в Институте химической физики под руководством академика, лауреата Нобелевской премии Николая Семенова. Они послужили впоследствии основой для разработки теоретического обоснования первой отечественной атомной бомбы в период Атомного проекта, который первоначально выполнялся в ИХФ. По воспоминаниям Харитона, после ознакомления со статьями немецких ученых О. Гана и Ф. Штрассмана, Л. Мейтнер и О. Фриша в ИХФ поняли, что в данном случае возможны не обычные цепные реакции, а ядерные, которые могли быть и разветвленными, то есть приводящими к ядерному взрыву с выделением громадной энергии. Директором института Семеновым была построена теория разветвленных цепных химических реакций. Поэтому нам было довольно легко перекинуть мостик к ядерным разветвленным цепным реакциям.
Естественно, в курсе наших работ был и сам Семенов; он быстро оценил несомненную важность новой проблемы, ее возможный выход на ядерные взрывы и, не дожидаясь, пока мы оформим все в виде статей, направил письмо в Научно-техническое управление Министерства нефтяной промышленности — в то время Институт химической физики был в его подчинении. В письме он обосновывал необходимость широко развивать эти работы. Но, как говорил Харитон, на письмо не обратили внимания. (По статье «Участие Лауреата Нобелевской премии ак. Н. Н. Семенова в Атомном проекте», сайт proatom.ru.)
Но до первого ядерного реактора было еще далеко.
Как пишет коллега Силарда уже по Манхэттенскому проекту, американский физик Ральф Лэпп, «Силард предложил Ферми и коллегам воздержаться от опубликования результатов их работы в печати и сообщать их только в частном порядке, чтобы ими не смогли воспользоваться немцы». «Силард рассказывал мне, что его предложение возмутило Ферми,— продолжает Лэпп,— настолько оно было чуждо традициям свободы и гласности научных сообщений». Однако Ферми в конечном счете пришлось согласиться с Силардом, и он направил многим ученым письма и телеграммы, в которых призывал хранить все результаты их исследований в тайне. Тот факт, что публикации на тему урана прекратились, не мог не привлечь особого внимания агентов советской разведки. Но, как показывает история, ни эти, ни более строгие меры секретности, принятые Урановым комитетом, не смогли уберечь достижения ученых от прозорливых советских шпионов.
С 1939 года в США, Франции, Великобритании (и позднее в Канаде) разворачиваются крупномасштабные научно-исследовательские работы: прежде чем изготовить собственно бомбу (на различные конструкции которой были брошены колоссальные интеллектуальные силы), предстояло решить множество попутных проблем. К примеру, уран-238 не годился — в нем невозможна самоподдерживающаяся цепная реакция; и ученые сосредоточили внимание на способах получения более легкого изотопа — урана-235, а затем и на получении плутония-239. Ужасающая мощь этих металлов в 1945 году, то есть всего спустя шесть лет после начала работ, была явлена миру: уран-235 был в бомбе «Малыш», сброшенной на Хиросиму; плутоний-239 — в «Толстяке», сброшенном на Нагасаки.
Наиболее важные для создания атомной бомбы результаты были получены уже в относительно спокойной обстановке в США, куда перебрались многие выдающиеся европейские специалисты. За их перемещениями внимательно следила советская разведка. Еще до нападения Гитлера на СССР, 27 января 1941 года, начальник 1-го Управления НКВД СССР Павел Фитин поручил руководителям резидентур собирать любую информацию, касающуюся исследований внутриатомной (так она тогда называлась) энергии.
Научно-технические сведения поступали с разных сторон: по линии Главного разведывательного управления (ГРУ) Генштаба Красной армии, 1-го Управления Народного комиссариата внутренних дел (НКВД) СССР и 1-го Управления Народного комиссариата государственной безопасности (НКГБ) СССР. У каждого из этих управлений была своя легальная резидентура (сотрудники посольств СССР, аппаратов военных атташе при посольствах), но главное — разведчики-нелегалы, работавшие под руководством легальных резидентов-связных. В 1-м Управлении НКВД СССР проблеме атомного оружия было дано кодовое название «Энормоз» (от английского слова enormous — «огромный»), позднее оно вошло в оборот и других разведывательных ведомств СССР.
Резидентами НКГБ СССР в Нью-Йорке и Лондоне были добыты материалы исключительной важности, освещающие научную разработку проблемы урана-235 как нового мощного источника энергии для мирных и военных целей. Эти материалы служили ценнейшим пособием для работников советских научно-исследовательских учреждений и стали основой для постановки и развертывания в СССР самостоятельных исследований в области использования атомной энергии.
Особую роль сыграл агент «Вадим», настоящего имени которого мы так и не знаем. Именно он сообщил, что Урановый комитет пришел к решению о возможности создать атомную бомбу.
Сотрудники 1-го Управления НКВД СССР ознакомили с докладами Уранового комитета Лаврентия Берию. В записке начальника 4-го спецотдела НКВД СССР Валентина Кравченко на имя Берии было предложено поручить заграничной агентуре 1-го Управления НКВД СССР собрать конкретные проверенные материалы по постройке опытного завода и об аппаратуре по производству урановых бомб, а также создать при Государственном Комитете Обороны (ГКО) СССР специальную комиссию из числа крупных ученых, работающих в области расщепления ядерного ядра, и главное — изучить возможность использования атомной энергии в военных целях.
Нарком внутренних дел Берия не спешил докладывать о совещании Уранового комитета Сталину: по-видимому, у него не было уверенности в этой информации. Берия, однако, собирался это сделать. Сохранился проект его письма Сталину, написанный в промежутке между 10 октября 1941-го и 31 марта 1942 года: в нем говорится и о разведданных по урану, и о необходимости начать работу по атомному оружию в СССР. Письмо так и не было отправлено.
Решился Берия на доклад только 6 октября 1942 года. Тогда он предложил Сталину создать научно-совещательный орган при ГКО, который отвечал бы за научно-исследовательскую работу и координацию всех научных институтов СССР, занимающихся атомной энергией урана. У этой организации была и другая, теневая задача: экспертная оценка секретных материалов НКВД СССР, добытых в союзных странах.
С 1942 года советская агентура в Великобритании и США сумела получить доступ к сотням сверхсекретных материалов по ядерным исследованиям. Научный руководитель советского атомного проекта академик Игорь Курчатов получил в общей сложности не менее 30 тыс. листов технической документации по американской атомной бомбе. Только от Главного разведывательного управления Генштаба Красной армии в адрес Народного комиссариата химической промышленности (НКХП) СССР в 1942 году поступили 288 листов документов, за 1943 году — 449 листов, за 1944 году — 124 документа на 3868 листах. Помимо документов разведчики передали советским физикам образцы урана, его окиси, тяжелой воды, графита, бериллия и др. От 1-го Управления НКВД СССР за 1944 год было передано 117 наименований работ и от 1-го Управления НКГБ СССР 15 мая 1944 года поступили разведывательные материалы на 12 страницах описи и 192 фотолистах английского текста, наиболее важным из которых был проект «атомной машины» (уранового котла)… В результате Советскому Союзу, пусть и со значительным опозданием и многолетним отставанием, все же удалось принять участие в «ядерной гонке». Во многом благодаря усилиям советских разведчиков.
По материалам книги: Толстиков В. С., Кузнецов В. Н. Ядерное наследие на Урале: исторические оценки и документы.— Екатеринбург: Банк культурной информации, 2017.— 400 с.— Сер. «Атомные города Урала».