На сцене Театра наций фестиваль DanceInversion при поддержке Французского культурного центра представил спектакль «Союз», поставленный ливанским хореографом Омаром Ражехом для калужского Инновационного театра балета. Рассказывает Татьяна Кузнецова.
Фото: Коммерсантъ / Михаил Логвинов
Фото: Коммерсантъ / Михаил Логвинов
Фото: Коммерсантъ / Михаил Логвинов
Ливанца Омара Ражеха, получившего танцевальное образование в Британии, а в 2002 году основавшего в Бейруте собственную современную труппу — компанию «Макамат», России открыл в позапрошлом году именно фестиваль DanceInversion. Тот спектакль — «Минарет» — рассказывал о войне в Сирии с избыточной натуралистичностью, и шок от имитации казни (равно как и летающий над сценой дрон, транслировавший крупным планом детали происходящего) затмил собственно хореографические впечатления. Впечатлены остались не только российские зрители — французские власти предоставили хореографу из горячей точки безопасное гражданство. Так что спектакль «Союз» в Калуге ставил уже француз Ражех, впечатленный трудами Константина Циолковского и возможностью работать в родном городе великого визионера. Благо и город, четыре года назад открывший современный Инновационный центр, а при нем и труппу со странноватым названием «Инновационный театр балета», такую возможность хореографу предоставил.
60-минутный «Союз» — не про СССР и космические корабли; он про взаимосвязь земли и космоса, атомов и вселенной — словом, не про социум и людей. Хотя и про людей тоже — как часть материи. В буклете спектаклю предпослана цитата из «Граждан вселенной» Циолковского: «Жизнь и чувство истинного атома зависит от сложности союза, в котором он пребывает: чем сложнее союз, тем сложнее деятельность и ощущения атома». Судя по тому, что часть артистов одета по-бытовому (в майки, брюки, шорты, толстовки), а другая — более «абстрактно» (мужчины в черных свободных штанах и с голыми торсами, женщина — в черном купальнике с короткой юбкой), хореограф не видит особой разницы между «ощущениями» атома и человека. Можно даже заподозрить, что различия в одежде продиктованы практическими соображениями: полуобнаженные Дмитрий Молянов и Артур Микоян явно талантливее своих коллег, и грех не показать действительно виртуозную и эффектную работу их корпуса и рук.
Это главные части тела для хореографа Ражеха: обильные и всевозможные port de bras (как выразились бы «классики») — его фирменная фишка. Ноги — то мелко переступающие, то расставленные и пульсирующие, то вращающие тело в широких шене — используются скорее в качестве аккомпанемента. Зато руками солисты плетут такие узоры — в разных ритмах, по разным траекториям, с разной амплитудой, с различной эмоциональной окраской,— что поклонникам Ражеха арабески Альгамбры покажутся геометрическими чертежами.
Обязательным для всех искусством пластичного пряного рукоплетения овладели далеко не все участники «Союза». Но демократичный хореограф хочет показать каждого, доверяя всем по мини-соло: кому — подобие брейковой ломки, кому — акробатическую диагональ обратных рондатов, кому — простой бег (бегают калужане плохо — тряско и небыстро); кого-то в спектакле просто таскают за ногу по полу, кого-то, зафиксированного жестким «бревнышком», прихватывают в вертикальных и горизонтальных поддержках. Дуэтный танец явно не близок выходцу с Ближнего Востока, да и геометрией пространства он не озабочен: хореографу важно показать столкновения «атомов», хаос человеческой материи. Возможно, поэтому перемещения артистов, часто кувыркающихся и падающих на пол, кажутся беспорядочными и немотивированными. Впрочем, в одной из мизансцен танцовщики образуют своими телами шар — похоже, эта многофигурная композиция и есть вожделенная «сложность союза» по Циолковскому.
Огромный легкий пластиковый шар отражает происходящее. То застывший под колосниками, то раскачивающийся маятником, то ходящий кругами, то, отцепленный от лонжи, становящийся игрушкой в руках людей, он — единственная декорация, главное украшение и основная метафора этого спектакля, позволяющая отвлечься и от небогатой хореографии, и от несовершенств исполнения, и от музыки Шарбеля Абера, металлически долбящей уши,— в своем минимализме композитор воспарил до поистине космической беспредельности. Возможно, «Союзу» — с его претензией на философичность, педагогической лояльностью к молодым неопытным провинциалам и правильным международным составом — суждено некое фестивальное будущее. Но зрительская любовь ему явно не светит.