премьера кино
Психологическая комедия "Кухонные байки" (Salmer fra kjokkenet) выходит сегодня в эксклюзивный прокат в единственном московском кинотеатре МДМ: дистрибуторы не обольщаются насчет количества зрителей, которых заинтересует медленное развитие отношений между двумя мужчинами, вынужденно изолированными на кухне в глухой норвежской деревне. ЛИДИЯ Ъ-МАСЛОВА не скучала ни секунды.
"Кухонные байки" (включенные в прошлогодний каннский "Двухнедельник режиссеров" и выдвинутые на "Оскар" от Норвегии) отражают парадоксальность мышления одного из самых интересных норвежских режиссеров, 48-летнего Бента Хамера. Если припомнить конкурсную программу Московского кинофестиваля 1996 года, одним из самых симпатичных видится теперь как раз фильм Хамера "Яйца", где один из пожилых героев собирал коллекцию диковинных яиц, и точно так же, как в новом фильме, абсурдность происходящего работала на психологический реализм и точность в описании эмоций.
"Кухонные байки" отчасти объясняют, почему такое кафкианское впечатление производит хозмаг-аттракцион ИКЕА c этими его любовно смоделированными жилыми помещениями — кухнями, спальнями и детскими. В них отчетливо не хватает специально нанятых статистов, которые разыгрывали бы сценки из семейной жизни, обмениваясь, например, репликами бергмановских персонажей, чей внутренний хаос возрастает прямо пропорционально упорядочиванию внешнего, бытового существования. Согласно "Кухонным байкам", шведская тенденция скрупулезно рассчитывать все, вплоть до диаметра фрикаделек, уходит корнями в послевоенные времена, когда одержимые эргономичностью шведские бихевиористы составили подробную схему миграций среднестатистической домохозяйки по типичной кухне и задались целью оптимизировать передвижения, сократив их суммарный километраж.
"Кухонные байки" посвящены следующему (дофантазированному режиссером) этапу исследований, предмет которых — типичный пожилой холостяк, чьи беспорядочные метания между кофейником и умывальником тоже предоставляют широкий простор для рационализации. Для этого караван мышастых Volvo, запряженных в яйцевидные трейлеры, пересекает шведско-норвежскую границу, перестраиваясь с левой полосы на правую (в 50-е в Швеции еще было левостороннее движение) и подвергая дискомфорту вестибулярный аппарат мужественных исследователей.
Но главные испытания впереди: упрямые и нелюдимые норвежские мужики не спешат раскрывать объятья шведским миссионерам, а главный герой сначала отказывается пускать наблюдателя в дом. Круг его контактов ограничен больной нечесаной лошадью и столь же неухоженным другом, который порой заходит к нему постричься. Периодически тишина холостяцкого жилья нарушается звонком телефона, к которому хозяин ни разу не подходит: зачем тратить деньги на разговоры, когда и так ясно, кто и зачем звонит,— приятель предупреждает об очередном визите. Казалось бы, это идеальный объект для наблюдений, чья жизнь настолько однообразна, что все рутинные передвижения можно запротоколировать за пару дней. Для этого даже не обязательно карабкаться на некое подобие шведской стенки, увенчанное насестом,— хитроумно спроектированное, чтобы приподнявшись метра на полтора над уровнем пола, было удобнее отслеживать перемещения "объекта". Но беда в том, что представителю шведской науки отслеживать особенно нечего: норвежский абориген дичится постороннего и даже, чтобы съесть плитку шоколада, целомудренно гасит свет. Фрустрированный пассивным сопротивлением "объекта" наблюдатель быстро теряет самообладание и допускает вопиющее нарушение чистоты эксперимента: пока хозяина нет, спускается с насеста и солит хозяйской солью вареное яйцо, принесенное на завтрак в жестяной коробочке. Норвежец обнаруживает перемещение солонки, оскорбленно хлопает дверью с видом обманутого мужа и вообще перестает жить на кухне. Вместо этого он заводит в спальне примус и, просверлив в полу аккуратное отверстие, сам начинает напряженно всматриваться в лысину приставленного к нему соглядатая. Закрадывается мысль, что на исследовании можно ставить крест, хотя это еще не так очевидно, как катастрофа в соседней хижине, где более коммуникабельный бихевиорист уже плотно запил с собственным "объектом" и проклял "позитивистские методы", не позволяющие ничего по-настоящему узнать о человеке.
Несомненно, более надежными инструментами познания загадочной норвежской души представляются приходящие из Швеции в посылках пиво и селедка, бурбон и консервированные сосиски с королевским портретом на этикетке. Как бы заранее извещая зрителя, что и у главных героев все неизбежно закончится тем же самым, автор "Кухонных баек" подробно и, несмотря на всю меланхоличность происходящего, крайне увлекательно описывает каждую предшествующую ступень взаимного сближения.
Хотя сходство языков позволяет одному герою говорить по-шведски, а другому — отвечать по-норвежски, полфильма они без труда соблюдают запрет "не разговаривать", поскольку каждый прекрасно понимает эмоции партнера с одного взгляда. У наблюдателя взгляд настороженный и в то же время извиняющийся, у наблюдаемого — недовольный и стеснительный. Оба чувствуют себя не слишком уютно, будучи заложниками друг друга, колеблющимися между сдержанной неприязнью и зарождающимся дружеским чувством. Подобная нарочитая и несколько искусственная ситуация изоляции, почти как на необитаемом острове, в которой люди вынуждены идти на контакт,— распространенный драматургический прием, который, однако, мало у кого по-настоящему срабатывает. У Бента Хамера сработало, и получился не только смешной абсурдный анекдот, но и правдивая история мужской дружбы с элементами иронической агитации против социального манипулирования.