Ярко выраженный бельгийский акцент

Елена Стафьева о сезоне SS2022

Главная новость этих показов должна была состоять в том, что они вновь пройдут на подиуме и с живыми зрителями. Требовать серьезных модных событий после локдауна было бы чрезмерно. Но сезон превзошел ожидания и сложился в важное событие: продемонстрировал триумф великой аналитической моды 1990-х и 2000-х.

То, что современная мода насквозь цитатна и выстроена в пространстве чужого слова, то, что нынешние дизайнеры стоят на плечах титанов, создавших выдающуюся моду рубежа веков, понятно давно, сказано много раз, и даже мы здесь не раз об этом писали. Но показанное в этом сезоне вышло за рамки простой констатации такого положения дел. В этот раз мы отчетливо увидели, что успех тех или иных коллекций, их актуальность и вообще их попадание в Zeitgeist, зависят от того, насколько удачно цитируется и всячески используется прежде всего аналитическая мода. Та, которая исследовала силуэты и их возможности, деконструировала фэшн-архетипы, работала с социокультурными клише, изучала, как одежда взаимодействует с телом и как это взаимодействие способно отражать личность и даже менять ее.

Прежде всего мы, конечно, наблюдаем торжество бельгийской школы — две трети самых важных коллекций сезона сделано или по мотивам легендарных коллекций времен расцвета бельгийской моды, или самими бельгийцами, или теми, кто учился в Антверпене и Брюсселе. И главный источник тут по-прежнему Мартин Марджела — это не то чтобы удивляет, хотя, казалось бы, его архивы перерыты вдоль и поперек, но вот все еще служат той самой живой водой, которая придает всему и смысл, и красоту.

Демна Гвасалия в коллекции Balenciaga опять использовал архив Марджелы — и опять довольно прямым и непосредственным образом: перенеся в коллекцию Balenciaga SS22 гипероверсайз-пиджаки из Maison Martin Margiela SS2000, складывающиеся, как оригами, на теле, и их же, но с ботфортами, как в коллекции Maison Martin Margiela FW2001. Он уже делал это неоднократно и в Vetements, и в Balenciaga, но прием продолжает и продолжает на него работать.

Во второй коллекции pret-a-porter Рафа Симонса для Raf Simons предплечья моделей сжимали все те же браслеты в виде руки скелета, что и в первой: «Это символ бренда, как у Мартина были сапоги-таби»,— сказал Симонс. Он цитировал ту же самую Maison Martin Margiela FW2000, но делал это куда изобретательнее и сложнее. Там тоже есть буквальная цитата — стоящий колом огромный свитер с бесформенной юбкой, один из иконических луков Марджелы. У Симонса эта цитата становится прямым, а не только символическим, как браслеты-скелеты, оммажем Марджеле, выражением бесконечного восхищения работой Марджелы и ее бесконечной важности для себя. Но он воспользовался марджеловским наследием не только для цитирования: в коллекции есть вещи, где его собственная фламандская природа и марджеловское видение соединяются, сливаются и переплавляются в нечто совершенное прекрасное. У него, как обычно, мужские и женские луки были смешаны, но при этом практически одинаковы — критики рассуждали о перспективах одежды вне гендера, какой нас уже не удивить, но, кажется, Симонса куда больше интересовала деконструкция понятия красоты по отношению к разным гендерам. Основу коллекции составили костюмы с юбками и рубахи — как широкие и похожие на исподнее его фламандских прапрапрабабушек и дедушек, так и просто обычные мужские рубахи, только очень большого размера (еще один привет Мартину). Рубахи тоже стояли колом, топорщились, скрывали все очертания фигур, у горловины торчала то полосатая подкладочная ткань, то кусок какой-то сетки с нашитым на него лейблом винтажного вида — как будто бы все это надето задом наперед и шиворот-навыворот,— и в этом была бездна красоты и трогательной беззащитности всего человеческого, вне зависимости от гендера. Вообще, чему Симонс блестяще научился у Марджелы, так это умению с помощью деконструкции остранять все привычные клише «красиво/некрасиво», выворачивать их наизнанку и превращать униформу в неожиданную и прекрасную одежду.

Вообще, у бельгийцев намечается ренессанс не только методологический, но и вполне практический. Оливье Тейскенс постепенно наполняет жизнью свой собственный бренд Olivier Theyskens, открытый в 1997-м и закрытый, как только его в качестве молодой звезды стали приглашать работать в парижские дома. Он сделал презентацию своей коллекции SS22, и это были, поперек всех трендов, полупрозрачные узкие платья и жакеты, собранные из кусков разных по природе и фактуре тканей, с необработанными краями, которые вместе составляли сложную поверхность мерцающе прекрасных вещей. Это напоминает знаменитые объекты Дэвида Хаммонса из найденной на улице рваной строительной и бытовой пленки — примерно так же Тейскенс оборачивает своих прежних фей и готических принцесс. А еще все это напоминает те платья сложного косого кроя со шлейфами-хвостами, струившимися по телу, с которых Тейскенс начал в конце 1990-х и которые сейчас можно увидеть на выставке Emotion в антверпенском музее моды MoMu. И тогда, и теперь эти вещи — о хрупкости человеческой оболочки, телесности.

Анн Демельмейстер вновь открыла свой антверпенский бутик и устроила показ в Париже — не очень понятно, кто делает сейчас коллекцию под ее именем после ухода Себастьяна Менье, в пресс-релизе к показу была обозначена «Ann Demeulemeester team», а сама Анн во время показа сидела в зале. Это было собрание ее главных хитов в черно-белой гамме — большие пиджаки, длинные юбки, свободные брюки, много болтающихся веревок и тесемок,— сделанное будто бы для экзамена по предмету «Ann Demeulemeester» в Антверпенской академии художеств. В карманы некоторых штанов были вставлены букеты цветов, напоминающие те, что использовал Марджела в своей коллекции SS93, переделанной из старых театральных костюмов. Не стану называть это оммажем, пусть просто будет общее пространство знаменательных реминисценций в истории бельгийской и особенно антверпенской моды, которое, безусловно, принадлежит им обоим.

Джонатан Андерсон, всегда пытавшийся работать с деконструкцией, использовал в отдельных луках показа Loewe металлические части — как бы абстрактных форм, но отчаянно напоминающие те медные корсажи в виде торса и груди Верушки, что Клод Лаланн сделала для кутюрной коллекции Yves Saint Laurent AW1969, особенно с учетом общей текучести длинных ниспадающих силуэтов.

Энтони Ваккарелло, открыв архивы Сен-Лорана несколько сезонов назад, так и не может от них оторваться, что можно, конечно, понять. На подиуме снова был весь Ив Сен-Лоран 1980-х, вплоть до лайкрового комбинезона, сделанного будто из того самого «русского» платья в красных розочках, широкие плечи, двубортные жакеты с накладными карманами, жакеты-болеро, широкие книзу штаны с высокой талией, массивные золотые украшения, пальто-смокинги на голое тело с черными колготками, яркие перчатки, комбинезоны во многих вариантах, чалмы, длинные пиджаки, платья по фигуре до колена с широкими плечами и подтянутыми вверх рукавами, как из Vogue Paris 1987 года, и даже бюстье, казалось бы совсем покинувшее нашу жизнь. А самый интересный лук всего показа Saint Laurent Paris SS22 — финальное черное вечернее платье, состоящее из широкой длинной юбки из тафты с мелкими оборками в русском стиле и верха на бретельках, из прозрачной сетки с кристаллами, никак не скрывающей грудь модели. В нем тоже есть попытка соединения предметов из разной оперы, большого вечернего платья и какого-то боди из секс-шопа, есть даже что-то если не интригующее, то странное в этих черных бретелях, черном поясе и черном канте вдоль верхней линии корсажа, проходящем прямо над сосками, в этом платье вполне можно представить какую-нибудь модную девушку вроде Зои Кравиц. Кстати, Ваккарелло, как и Тейскенс, учился в брюссельской школе La Cambre.

Люси и Люк Майер в Jil Sander бесконечно цитируют Celine Фиби Файло, работавшей с социокультурными ролями женщины и гендерными стереотипами. Если смотреть на их нынешнюю коллекцию, держа в голове весь корпус работ Файло в Celine, то она выглядит как признание в любви. Трикотаж-лапша, длинный и узкий, как у Celine FW14, мешковатые пиджаки — Celine SS-2018 и SS2017, закрытое косынкой горло, замотанные палантином плечи, и даже знаменитое ив-кляйновское платье Фиби с отпечатками женского тела было отчетливо видно в белом платье с тремя синими принтами на груди. А в нежно-салатовом пальто c пышными рукавами, закрывавшем показ, виден был силуэт из Celine SS16. И, надо сказать, что все это скрытое цитирование пошло только на пользу коллекции Мейер. А когда погружаешься в Celine Фиби Файло, в нем, конечно, видишь вновь Марджелу.

Николя Гескьер никогда не интересовался никакими социокультурными идеями, а только и исключительно формальными проблемами — как поведет себя тот или иной предмет одежды, если вот так изменить силуэт, а если вот так нарушить пропорции, отрезать тут или добавить там, наложить то на это — как будет выглядеть весь ансамбль? И это исследование границ и возможностей формы тоже, конечно, аналитика самого чистого свойства. В этот раз он тоже цитирует — только цитирует самого себя, обращаясь к тому, что у него получается лучше всего, к безудержному исследованию возможностей исторического костюма. Несколько лет назад у него была эффектнейшая коллекция, посвященная мужскому платью XVIII века, где парчовые камзолы были надеты с боксерскими трусами, и вот сейчас он устроил бал вампиров, завесив пассаж Richelieu Лувра парадными хрустальными люстрами, собранными, видимо, со всего Парижа, и открыв его платьем с деконструированными фижмами и кружевной отделкой, с этими люстрами отлично корреспондирующими. И дальше, лук за луком, предмет за предметом, разнимал на части и собирал в самые причудливые сочетания кринолины, фраки, спенсеры, шелковые комбинации, шлемы для верховой езды и венецианские маскарадные маски. Тут было все на свете — XVIII век, Вторая империя, Поль Пуаре и пр. И все это, составленное из кусочков самого разного кружева, золотого ламе, панбархата, из шелковых лент, какой-то драгоценной вышивки камнями, золотого позумента, как на иллюстрациях Поля Ириба, соседствовало с джинсами, кожей и суровым черным габардином. Собранное с такой невероятной смелостью и легкостью в одном общем пространстве, все реконтекстуализировалось внутри собственной гескьеровской эстетики, где рейверские очки с красными стеклами и красная венецианская маска одинаково выразительны и равны друг другу. Но при этом все эти части сохраняли следы тех стилей и эпох, откуда пришли,— разглядывать и разгадывать эти знаки было захватывающе.

Но самое мощное выступление в этом сезоне было у Prada и Miu Miu, и мы намеренно объединяем их тут вместе, потому что с приходом Рафа Симонса и собственная работа Миуччи Прады совершенно преобразилась, в ней появились уверенность и цельность, которые, как казалось в последние годы, начали ей изменять. Вся коллекция Prada SS22, как и, собственно, и вся Miu Miu SS22, была построена на соединении двух силуэтов — современного оверсайза, скрывающего тело, и, напротив, максимально оголяющего тело мини поздних 1990-х и ранних 2000-х, времен голых животов и молодости Пэрис Хилтон. И между ними произошла такая синергия, что оба силуэта стали выглядеть суперсовременно и суперэффектно. В Prada к микроплатьям были пришиты длинные хвосты, будто бы ткань прямо с рулона наматывали вокруг модели и просто забыли обрезать, и эти хвосты производили гипнотическое впечатление: от них невозможно было оторвать взгляд, особенно, когда они развевались из-под тяжелых кожаных курток и пальто. Такие пиджаки или пальто с отложным воротником или лацканами вообще одна из главных вещей сезона, похожего силуэта, но из плотной ткани с кожаной отделкой были и у Hermes, надетые с короткими топами, и они же — из состаренной кожи — появились в Miu Miu. Кроме них в Prada были тяжелые камзолы цвета небеленого хлопка — и явились они, конечно, из фламандского бэкграунда Симонса, а толстые трикотажные свитеры — из его и Прады общего бэкграунда. А еще длинные платья, которые были не до конца сшиты — как будто бы модели пришли на показ прямо с примерки, с распоротым швом на спинке. И в Prada, и в Miu Miu из-под верхнего высовывалось исподнее — у Prada, как и на летнем мужском показе, это было нечто напоминающие винтажные кремпленовые плавки, а у Miu Miu— резинки трусов и какие-то рудименты нижних юбок. Вся эта порезанность и распоротость — такая памятная нам по прежней работе Миуччи Прады — создавала ощущение нового начала, когда все пребывает в движении и складывается в новую гармонию. И мы очень надеемся, что этот определенно рожденный на небесах союз Прады и Симонса продлится долго.

Все это торжество аналитической моды, скрытое и явное, говорит ровно об одном. Именно она, демонтирующая коды, архетипы и клише, вскрывающая механизмы, постоянно реконтекстуализирующая и остраняющая, озабоченная поисками неконвенциональной красоты там, где ее искать было не принято, распарывающая и перешивающая, и может сегодня дать нам то, что современный глаз опознает как модное, именно ее поиск новой красоты опознается сегодня нами как образ прекрасного.

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...