В прокат выходит «Королевская игра» (Schachnovelle) Филиппа Штёльцля — вольная экранизация «Шахматной новеллы» Стефана Цвейга. Фильм, по мнению Юлии Шагельман, получился еще безнадежнее, чем последнее произведение австрийского классика, опубликованное уже после его самоубийства в 1942 году.
Шахматы становятся в фильме средством побега от реальности, которую невозможно ни осознать, ни принять
Фото: Degeto Film
Шахматы становятся в фильме средством побега от реальности, которую невозможно ни осознать, ни принять
Фото: Degeto Film
Поразительный успех прошлогоднего мини-сериала Netflix «Ход королевы» среди прочего привел к возрождению моды на шахматы. Возможно, именно на этом хотели сыграть российские прокатчики немецкого фильма, переименовав «Шахматную новеллу» в «Королевскую игру» (хотя ничего королевского в картине нет, если не считать того, что действие частично разворачивается в Вене — столице некогда великой империи). Помимо шахматной темы с «Ходом королевы» фильм сближает нарочито искусственное ретро-оформление и ментальные проблемы у главного героя, но в нем речь пойдет о предметах куда более страшных.
У себя на родине, впрочем, «Королевская игра» ассоциируется наверняка не с модными сериалами, а со школьной программой по литературе, куда долго входила новелла Цвейга, в которой, как считается, отразились страхи и пессимизм писателя, вызванные приходом к власти и торжеством нацистов. В 1960 году книгу экранизировал немецкий режиссер Герд Освальд, и есть даже советская адаптация, снятая для Ленинградского телевидения в 1974 году. Филипп Штёльцль, специалист широкого профиля, ставивший все — от клипов Rammstein до опер, музыкальных комедий и экранизаций романов Карла Мая про Виннету,— в своей версии довольно далеко отходит от буквы цвейговского текста, но уж чего-чего, а страха и пессимизма в его ленте даже с избытком.
Если в новелле центральным событием была шахматная партия, разыгрывающаяся на борту теплохода, то в фильме до шахмат дело дойдет только ближе к середине. Сначала на корабль, отходящий из Роттердама в Америку, поднимается доктор Йозеф Барток (Оливер Мазуччи), бывший венский нотариус, до войны работавший с клиентурой самого высокого полета. Вместе с ним плывет жена Анна (Биргит Минихмайр), отмечающая, что с их последней встречи супруг сильно изменился. Доктор и правда не в лучшей форме: у него дрожат руки, по лицу пробегают нервные тики, он вздрагивает от каждого шороха и плохо спит. От жизнерадостного бонвивана с щегольскими усиками, которого мы увидим в коротком флешбэке из тех дней 1938 года, что предшествовали аншлюсу, и правда осталась одна тень.
Пока теплоход неспешно преодолевает сумрачные атлантические воды (весь фильм снят в мрачных, угрюмых бутылочно-зеленых и иссиня-серых тонах), Барток вспоминает. Вот они с женой танцуют на балу, легкомысленные, счастливые, уверенные, что завтра на референдуме австрийский народ проголосует против присоединения к Германии. Вот его ловит в дверях друг, который сообщает, что никакого референдума не будет, немецкие войска уже пересекли границу и скоро новых хозяев очень заинтересуют сведения о счетах клиентов Бартока. Жену он успевает отправить из Вены последним поездом, а сам кидается жечь бумаги, но в итоге попадает в отель «Метрополь», теперь занятый штаб-квартирой гестапо, и вежливый следователь (Альбрехт Шух) действительно просит по-хорошему назвать номера счетов и коды доступа к ним.
«Королевская игра» — это история распада человеческой психики, сыгранного Оливером Мазуччи с даже пугающим натурализмом. С Бартоком обращаются вполне прилично: его далеко не сразу начинают бить, а просто держат в запертом гостиничном номере с мягкой кроватью и ванной (даже не в тюрьме!), приносят еду и сигареты. Однако отсутствие пищи для ума — возможности с кем-то поговорить, почитать, подумать над чем-то, кроме своего заточения, помноженное на крики других «постояльцев», доносящиеся по вентиляции, становится для Бартока самой страшной пыткой. Он начинает сходить с ума, и спасает его — или, наоборот, служит катализатором ускоренного соскальзывания в безумие — только случайно украденная у мучителей книга — сборник шахматных партий, которые он разыгрывает сам с собой, сбегая в эту игру от реальности, которую невозможно ни осознать, ни принять.
На корабле кошмар повторяется. Здесь для Бартока снова путаются явь и фантазии, лицо гестаповского следователя повторяется в лице шахматного чемпиона, дающего сеансы одновременной игры скучающей корабельной публике, и, хотя все двери открыты, бежать отсюда тоже невозможно. Посмотрев, видимо, на уже послевоенную историю человечества, авторы картины оказываются куда большими скептиками, чем Цвейг. Тот еще, кажется, все-таки верил в то, что интеллект и культура помогают выжить, в фильме же игры разума сами по себе становятся персональным адом, из которого нет выхода.