Европейский летний фестивальный сезон завершился. Впереди еще осенние фестивали, но уже ясно: присутствие российского театра в Европе по итогам фестивального года будет минимальным.
Закончившаяся в Афинах Олимпиада заставила меня подсчитать очки, завоеванные русским драматическим театром на европейских фестивалях. На большинстве из них, правда, конкурса нет. Так что там действительно важны не победы, а участие. Но сценические результаты еще более неутешительны, чем спортивные. Русских спектаклей не было ни в Авиньоне (впервые за шесть лет), ни в Эдинбурге — причем не только в главных программах, но и в off. На Венском фестивале две постановки современных пьес показаны не в основной, а в молодежной подпрограмме. Впервые за много лет никого из наших не пригласили в Тампере. Впереди еще большой Осенний фестиваль в Париже и "Зимний театральный сезон" Берлинского фестиваля. Но и они никого из России не позвали.
Конечно, любому частному неприглашению можно найти убедительное объяснение. Скажем, для дирекции Эдинбургского фестиваля география вообще кончается на Германии, и что там восточнее происходит — шотландцам неведомо. В Берлине в прошлом году был Год российской культуры, так что должны же от нас там хотя бы немного отдохнуть. В Авиньоне сменилась дирекция, и новое руководство пока вообще не определилось с приоритетами, временно закрыв знаменитый фестиваль для спектаклей из стран, не входящих в зону Шенгенского соглашения. В финском Тампере в роли русского выступал украинец Андрей Жолдак со спектаклями по Солженицыну и Тургеневу. Не предали нас бывшие братья: в польском Торуне, словацкой Нитре и на белградском БИТЕФе без русского участия все же не обошлось. Тем не менее общий итог фестивального года уже очевиден: присутствие российского театра на европейском фестивальном рынке было значительно скромнее, чем прежде.
Очевидно, что вторая волна новейшего увлечения русским театром исчерпала себя. Первая накатила в конце 80-х годов, прорвала железный занавес, вынесла на европейские сцены публицистику гласности и обретший дар речи авангард в духе "Творческих мастерских", а потом благополучно сошла на нет в начале 90-х. Вторую можно условно отсчитывать от "Русского сезона", устроенного все тем же Авиньонским фестивалем в 97-м году. После чего разные фестивали стабильно выуживали из России по нескольку спектаклей за сезон. Этот период абсолютно соответствовал той эпохе в мировой политике, когда нашу страну рассматривали как часть Европы, пусть и стоящую не в первой шеренге стран, ожидающих вступления в Европейский союз.
Естественно, любой новый спектакль Льва Додина и Петра Фоменко, Камы Гинкаса и Анатолия Васильева будет вызывать потенциальный интерес зарубежных отборщиков. Но наличие в стране именитых мастеров не отменяет проблемы: сейчас России надо вновь искать свое место на европейском фестивальном рынке, а значит, в действующей системе актуального современного театра. По праву истории русский театр — важнейшая часть театра мирового. По нынешнему своему состоянию — не важнейшая, а совсем даже второстепенная. В массе своей русский театр сегодня старомоден и поражен тяжелейшим системным недугом — сочетанием мании величия и комплекса неполноценности. Театральные деятели так и не могут понять, чем покорять мир: то ли пресловутой репертуарной "духовностью", то ли варварским азиатским напором, то ли собственной классикой, то ли заемной "новой драматургией". Беда в том, что в каждом из этих видов театрального спорта давно есть гораздо более сильные команды.
В чем у незашоренных столичных театралов будет немало возможностей убедиться. Существующие международные фестивали (Чеховский, NET, питерский "Балтийский дом", "Новая драма" и пр.) заявляют о наполеоновских планах, но объявлено и о появлении новых фестов — фестиваля stand-up comedy, "Сезона Станиславского" и т. д. В общем, в ближайшие несколько месяцев в Москве и Петербурге можно будет увидеть театры "Комеди Франсэз" и "Шаубюне", спектакли Роберта Уилсона, Робера Лепажа, Эймунтаса Някрошюса, Томаса Остермайера, Саймона Макберни, Жозефа Наджа, Оскараса Коршуноваса, не говоря уж о менее именитых и не менее интересных. В конце концов, не так уж это и плохо — заниматься самоопределением, сверяясь с лучшими образцами чужого.
Все сказанное, впрочем, осуществится только в том случае, если не помешают неожиданные препятствия. Такие, скажем, как отсутствие нормального рынка театральных площадок. Фестивали ведь вынуждены снимать для гастролей помещения репертуарных театров, а оборотистые директора подсчитывают теперь стоимость аренды по полному сбору от самого аншлагового спектакля — сейчас в Москве ведь даже в самом завалящем театре есть шлягер, на котором собирают по $10 тыс. за вечер. Или вот как вам такой фактор культурной политики, как снос гостиниц? Архитектурные критики почти аплодировали исчезновению "Интуриста", скорбят по "Москве" и не слишком переживают за "Россию". А критики театральные, между прочим, должны бы слезами обливаться и над первой, и над второй, и над третьей, и над доживающим свой век "Минском", и над закрытыми до поры по разным причинам "Миром" и "Аэростаром". Ведь отсутствие трехзвездных гостиниц для театра — пострашнее железного занавеса. В Дом колхозника зарубежных актеров (а группы бывают и по 60, и по 80 человек) не поселишь, а бюджетов на пять звезд у театральных фестивалей не может быть, потому что не может быть никогда. Вот как получится: и нас туда не зовут, и сюда никого не пригласишь.