На сцене Новой оперы фестиваль «Территория» представил «Триптих» бельгийской компании Peeping Tom. Впервые в России показаны все три части спектакля постановщиков Габриэлы Карризо и Франка Шартье — «Пропавшая дверь / Потерянная комната / Спрятанный этаж». Рассказывает Татьяна Кузнецова.
Герои «Спрятанного этажа» выглядят беспомощными — но прекрасными даже в беспомощности
Фото: Пресс-служба фестиваля "Территория"
Герои «Спрятанного этажа» выглядят беспомощными — но прекрасными даже в беспомощности
Фото: Пресс-служба фестиваля "Территория"
Труппа Peeping Tom, появившаяся на свет 22 года назад, носит имя мифического ковентрийца-вуайериста из легенды о леди Годиве. Основатели и режиссеры-хореографы компании Габриэла Карризо и Франк Шартье ставят спектакли зрелищные и на первый взгляд общедоступные, будто за персонажами рассказанных ими историй, полных черного юмора и невероятных сюжетных зигзагов, зритель и впрямь подсматривает в замочную скважину. В России знаменитый Peeping Tom появился только в этом году: в июне на пермском Дягилевском фестивале компания, полностью обновившая состав, представила первые две части триптиха (см. “Ъ” от 6 июня). От нестареющей саги («Сад», «Дом», «Мать», «Отец», «Дети»), которую постановщики сочиняли десятилетиями, новые спектакли отличались отсутствием личных связей, запутанностью фантасмагорических событий и невозможностью их однозначной интерпретации. Кошмары и реальность, люди и привидения, убийства и имитации, метафоричность и буквализм переплелись так тесно, что проще было отдаться захватывающему зрелищу, чем ковать логические цепочки. Тем более что восемь артистов, отобранных, по словам Шартье, из 2 тыс. претендентов, работали с нечеловеческим совершенством. Добавленная к ним в Москве третья часть не просто ошеломляюще эффектна — визуально и постановочно. «Спрятанный этаж», может, и не ставит точки над i (поскольку трактовать его можно как угодно широко), но связывает бесчисленные происшествия «Триптиха» лейтмотивами и общим смыслом.
Действие двух первых частей происходит в замкнутых пространствах: обшарпанной комнате с множеством дверей и комфортабельной корабельной каюте с выходом на палубу и обилием стенных шкафов. В шкафах прячутся толпы «скелетов» — агрессивных призраков, норовящих поглотить героев; за дверями скрыты тупики или, наоборот,— черные дыры, откуда в комнату и каюту врываются природные катаклизмы — ураганный ветер, метель, шторм. Герои, заложники и жертвы собственной памяти и внешних угроз, пытаются пресечь эти вторжения, спастись с помощью любви, секса, рутины (вроде подметания полов или вытирания пыли), но все оказывается либо фейком, либо выходит из-под контроля. Любимая женщина превращается в сломанный манекен с ногой, застрявшей за ухом; партнеры, не сумев разомкнуть объятия, оказываются пленниками друг друга, и даже выпущенная из рук тряпка сама собой протирает пол. Но и одиночество лишь иллюзия: герои приносят пачку листков — сценарий жизни, их то и дело слепит луч софита, да и сам он нагло вкатывается в комнаты — закадровый режиссер тут снимает собственный фильм.
Иллюзорность устойчивого быта подчеркнута сменой декораций — это самоценные перформансы с участием артистов. Нам показывают, из какого сора (фанеры, труб, крюков, кусков пластика) вырастает такой достоверный мир. Подготовка третьей части кажется затянутой: заброшенное кафе с темной барной стойкой, парой столиков и стульев, каменной стенкой, увитой плющом, строят особенно долго, расстилая на полу линолеум и подвешивая над ним канистры с капающей водой. В созданном на планшете сцены мелком бассейне-«океане» проплывает игрушечный лайнер (место действия «Потерянной комнаты»), сразу обозначая масштаб будущих событий. Понемногу на сцену стекаются и их участники в привычной, опознаваемой одежде. Но как-то незаметно все эти рубашки-брюки-юбки соскальзывают с персонажей, и пластические вариации на темы предыдущих частей, исполненные обнаженными артистами (для России, впрочем, наготу в основном прикрыли — телесного цвета трусами и бандажами), обретают иное — отнюдь не развлекательное — значение. Так, например, забавное трюкачество дуэта из первой части, в котором партнер, прихватив свою даму, несгибаемую, как доска для серфинга, за шею и между ног, крутит ее через торс, голову, плечо, перерождается в жутковатую метафору тотальной беспомощности. Беспомощны (но и прекрасны) все: и человек, пытающийся удержаться на полупальцах согнутой ноги, в то время как некая внешняя сила заставляет его проделывать гигантские полукружья ранверсе; и другой, сигающий из воды отчаянно согнутым колесом; и женщины, чьи словно разбросанные на части тела тщетно пытаются обрести целостность.
Тем временем тщательно выстроенный «Спрятанный этаж» окутывается инфернальным дымом, барная стойка оборачивается проломом в каком-то руинированном храме, плющ на стене колышется зловещими доисторическими зарослями. Мечущиеся, мучительно выпрыгивающие из воды обнаженные фигуры кажутся подсудимыми Страшного суда — мерещатся ожившие персонажи то ли Босха, то ли Микеланджело; все это чистилище накрывает режущий звук, не столь громкий, сколь невыносимый. И когда внезапно на сцену падают темнота и тишина, наступает тот самый катарсис, который описали еще древние греки и который почти исчез в сегодняшнем мире. Бельгийские вуайеристы смогли достичь этого высшего театрального смысла без слов и пафоса — просто открыли людям щелку в мир внутренних и внешних катастроф.