фестиваль театр
В Эдинбурге в эти дни проходят два театральных фестиваля — солидный международный и безалаберный "Фриндж". Обычно их программы представляют разные полюсы современного сценического искусства. Но в этом году в их отношениях, видимо, случилась оттепель, и в программе основного фестиваля появились вполне фринджевские по формату спектакли. Из Эдинбурга — МАРИНА Ъ-ШИМАДИНА.
Международный фестиваль традиционно держал дистанцию от той театральной вакханалии, что творится в августе на улицах шотландской столицы. Словно суровый эдинбургский замок над уличной суетой, он гордо возвышался над прочими фестивалями и приглашал на свою сцену лишь избранных, проверенных и хорошо известных персонажей. Но в этом году в неприступной крепости появилась брешь: в ответ на обвинения в консерватизме фестиваль устроил специальную акцию Royal Bank Lates. Что-то вроде экспериментальной программы под патронажем шотландского королевского банка. Все представления этой серии проходят поздно вечером, после десяти часов, длятся недолго, около часа, и билеты на них относительно дешевы — всего 5 фунтов против 20-50 на основные спектакли. В этой программе собрана всякая всячина: кубинские танцы и скрипичные концерты, видеоперформансы и полуцирковые представления. Таким образом фестивальная дирекция предлагает зрителям попробовать что-то новое, но на свой страх и риск: мол, если вам вдруг не понравится, мы предупреждали — это эксперимент.
Один из таких экспериментальных спектаклей, "Biokhraphia", приехал в Эдинбург из Бейрута. Не существующее ни в одном языке слово "biokhraphia" составлено из двух слов английского "biography" и арабского "hara", которое можно перевести как "дерьмо". Это моноспектакль, хотя весь он состоит из диалогов. Ливанская актриса, драматург и режиссер Лина Санех разыгрывает перед зрителями серию телевизионных интервью, которые она берет сама у себя с помощью магнитофонной кассеты с записью вопросов. Типичные журналистские вопросы — о профессии, о личной жизни, о политике и положении арабских женщин в эпоху глобализации — постепенно становятся все бесцеремоннее. Альтер эго Лины, например, интересует, почему зрители должны платить деньги за то, чтобы выслушивать эту чушь? Для чего так долго изучать театральное искусство, чтобы потом просто разговаривать на сцене так, как смог бы каждый без всякого театрального образования? Почему в ее пьесах так много секса? Не подвергалась ли она в детстве домашнему насилию и не пыталась ли покончить с жизнью? Тупое журналистское любопытство, представляющее безликое общественное мнение, провоцирует героиню на скандал. То она вспоминает, как в детстве, будучи запуганной религиозной моралью девочкой, долго не меняла белья, боясь увидеть себя голой, пока вокруг не начинал распространяться характерный запах. То вдруг начинает зачитывать дневник своей супружеской жизни, где педантично подсчитаны все ее половые акты за последние годы с точным указанием места, времени, позиции и достигнутого результата.
Постепенно прозрачный экран, за которым стоит Лина Санех, заполняется белой жидкостью и на него проецируется видеозапись интервью. В конце концов, когда разговор актрисы с собою же достигает наивысшего накала, ее телевизионная копия подносит к виску пистолет, и вода в экране-аквариуме окрашивается в клюквенно-красный цвет. В это время другая, настоящая Лина Санех понемногу спускает из него жидкость и разливает ее в маленькие бутылочки со своей фотографией на этикетке (вроде туристических сувениров с водой из Лохнесского озера). А потом усаживается за столик и выставляет цену: немного жизни и смерти Лины Санех предлагается купить за 55 фунтов.
Эта сатира на современное искусство, превратившееся в шоу-бизнес, одновременно становится ловушкой для зрителей. В зале повисает томительная пауза: актриса невозмутимо сидит за своим столиком, публика пребывает в растерянности: кто-то тихонько пробирается вон из зала, кто-то робко пытается аплодировать. И только минут через десять зрители понимают, что это действительно конец спектакля, и разражаются овациями. Правда, бутылочку с откровениями Лины Санех так никто и не купил. А зря. Кто знает, может, эта никому сегодня не известная ливанская актриса станет второй Сарой Кейн и через десять лет такой сувенир будет стоить не 55 фунтов, а все 550.