Отцы с Андреем Колесниковым
Дети вернулись с моря. Я думал, они расстроятся, увидев, что их здесь ждет. Я
Дети вернулись с моря. Я думал, они расстроятся, увидев, что их здесь ждет. Я ошибся. Я вернулся в Москву раньше них на три дня. И я думал, что они похожи на меня. То есть вот они думают только о том, что приедут и опять с головой уйдут в эти непоправимые и бессмысленные московские хлопоты.
Но сходство между нами, к счастью, только внешнее. Они не поехали, как я, из аэропорта на одно производственное совещание, а потом на одну встречу, насчет которой было предположение, что она может изменить ход истории, и не заехали поздно ночью на работу, потому что надо было совершить несколько поступков с использованием интернета, и не встретили там рассвет.
Они сели в машину. Был поздний вечер. Начался ливень. Я ждал их три часа, потому что самолет задерживался, и за это время заметно похолодало, градусов на пять-то точно. Маша посидела молча минуты три, оценивая сложившуюся обстановку, и спросила:
— Папа, а куда мы едем?
— Домой, Маша. Ведь у тебя есть дом.
— А-а,— сказала она.- А когда мы поедем обратно?
— На море?
— Нет, к Павлику.
— А Павлик где? — удивился я.
— Павлик на море,— согласилась она.
— А кто это?
— Мой жених,— сказала она.
— А с родителями ты не хочешь жить?
— Я буду приезжать к вам в гости.
Кто-то, может, и обрадовался бы, услышав эти слова. Но Маша произнесла их рано. Чтобы они прозвучали убедительно, ей надо прожить еще лет, мне кажется, двадцать.
— Маша, мы едем домой,— довольно резко сказал я.
Она сразу почувствовала это.
— Папа, я приехала к тебе в гости,— твердо ответила она.
Такое было в первый раз.
— Папа, смотри, что мне подарили,— и она достала из рюкзака стеклянные бусы.
Может, она хотела отвлечь меня от мрачных мыслей.
— Маша,— спросил я, холодея от страшного предчувствия,— кто тебе это подарил?
— Один человек,— осторожно ответила она.
— Его зовут Павликом? — уточнил я.
— Да! Да! — захлопала она в ладоши.
— Его зовут Паоло,— поправила дочку мама.— И он работает барменом в отеле. Они подружились за этот месяц.
— Это мой жених,— не согласилась Маша.
— Это твой друг,— сказала ей мама.
Маша неожиданно заплакала.
— Жених так жених,— пробормотал я.
— Мама! Папа говорит, что Павлик мой жених! — закричала дочь.
Маму труднее, чем меня, обвести вокруг пальца.
— Ты же сама говорила, что это твой друг. Приехали к папе, и ты говоришь, что он жених. Так кто он такой?
— Павлик,— вздохнула Маша.
Когда мы подъехали к дому, ее едва ли не двухлетний брат Ваня, молчавший всю дорогу, потому что спал, проснувшись и оглядевшись по сторонам, так же молча отказался выходить из машины. Он, наверное, думал, что вот он полетает на самолете, покатается на машине, потом поспит, а потом проснется в своем номере с видом на море. Он не рассчитывал, что за окном дождь. Он твердо покачал головой: никуда не пойду, даже не думайте.
И вот прошло уже несколько дней, а я до сих пор горжусь тем, что сел к нему на заднее сиденье и ждал, пока закончится дождь. Он оценил мое благородство и сам вышел из машины, когда дождь закончился.
Победил ли он меня? И вообще, что это было? Вот интересно, что делать в такой ситуации. Ну конечно, надо, кажется, брать его на руки и нести домой. И наверное, в обычной московской жизни я бы так и сделал. Он бы поорал какое-то время, а потом успокоился, и мы оба забыли бы про историю. Но я же соскучился.
Наутро Маша пришла ко мне и сказала:
— Папа! Я не хочу к Павлику. Я буду жить у тебя.
Я засмеялся. Или это был стон?
— Папа, это не смешно,— сказала она.
Я кивнул.
Но сходство между нами, к счастью, только внешнее. Они не поехали, как я, из аэропорта на одно производственное совещание, а потом на одну встречу, насчет которой было предположение, что она может изменить ход истории, и не заехали поздно ночью на работу, потому что надо было совершить несколько поступков с использованием интернета, и не встретили там рассвет.
Они сели в машину. Был поздний вечер. Начался ливень. Я ждал их три часа, потому что самолет задерживался, и за это время заметно похолодало, градусов на пять-то точно. Маша посидела молча минуты три, оценивая сложившуюся обстановку, и спросила:
— Папа, а куда мы едем?
— Домой, Маша. Ведь у тебя есть дом.
— А-а,— сказала она.- А когда мы поедем обратно?
— На море?
— Нет, к Павлику.
— А Павлик где? — удивился я.
— Павлик на море,— согласилась она.
— А кто это?
— Мой жених,— сказала она.
— А с родителями ты не хочешь жить?
— Я буду приезжать к вам в гости.
Кто-то, может, и обрадовался бы, услышав эти слова. Но Маша произнесла их рано. Чтобы они прозвучали убедительно, ей надо прожить еще лет, мне кажется, двадцать.
— Маша, мы едем домой,— довольно резко сказал я.
Она сразу почувствовала это.
— Папа, я приехала к тебе в гости,— твердо ответила она.
Такое было в первый раз.
— Папа, смотри, что мне подарили,— и она достала из рюкзака стеклянные бусы.
Может, она хотела отвлечь меня от мрачных мыслей.
— Маша,— спросил я, холодея от страшного предчувствия,— кто тебе это подарил?
— Один человек,— осторожно ответила она.
— Его зовут Павликом? — уточнил я.
— Да! Да! — захлопала она в ладоши.
— Его зовут Паоло,— поправила дочку мама.— И он работает барменом в отеле. Они подружились за этот месяц.
— Это мой жених,— не согласилась Маша.
— Это твой друг,— сказала ей мама.
Маша неожиданно заплакала.
— Жених так жених,— пробормотал я.
— Мама! Папа говорит, что Павлик мой жених! — закричала дочь.
Маму труднее, чем меня, обвести вокруг пальца.
— Ты же сама говорила, что это твой друг. Приехали к папе, и ты говоришь, что он жених. Так кто он такой?
— Павлик,— вздохнула Маша.
Когда мы подъехали к дому, ее едва ли не двухлетний брат Ваня, молчавший всю дорогу, потому что спал, проснувшись и оглядевшись по сторонам, так же молча отказался выходить из машины. Он, наверное, думал, что вот он полетает на самолете, покатается на машине, потом поспит, а потом проснется в своем номере с видом на море. Он не рассчитывал, что за окном дождь. Он твердо покачал головой: никуда не пойду, даже не думайте.
И вот прошло уже несколько дней, а я до сих пор горжусь тем, что сел к нему на заднее сиденье и ждал, пока закончится дождь. Он оценил мое благородство и сам вышел из машины, когда дождь закончился.
Победил ли он меня? И вообще, что это было? Вот интересно, что делать в такой ситуации. Ну конечно, надо, кажется, брать его на руки и нести домой. И наверное, в обычной московской жизни я бы так и сделал. Он бы поорал какое-то время, а потом успокоился, и мы оба забыли бы про историю. Но я же соскучился.
Наутро Маша пришла ко мне и сказала:
— Папа! Я не хочу к Павлику. Я буду жить у тебя.
Я засмеялся. Или это был стон?
— Папа, это не смешно,— сказала она.
Я кивнул.