До недавнего времени группа Tequilajazzz, один из столпов петербургского рока, пребывала вроде и в бодром, но довольно странном состоянии. Предыдущий «электрический» альбом «Журнал живого» вышел целых 12 лет назад. С тех пор группа успела разойтись, объединиться, поменять гитаристов и остаться в формате уверенного концертного коллектива. Ее лидер Евгений Федоров между тем развивал параллельные проекты Zorge и Optimystica Orchestra. Однако, даже с учетом пробы сил на акустической переработке старых песен, группе так и не хватало «настоящего» альбома. 1 октября этот пробел будет наконец восполнен. Альбом «Камни» оказывается прорывом к новому звуку и работой, в которой есть и мощнейшие песни, и увесистый посыл. Не исключено, что он вызовет и разногласия между поклонниками Tequilajazzz «старого» и «нового» образца. Впрочем, как говорит Евгений Федоров, способность меняться — одна из главных черт группы. Концерты с программой альбома состоятся 30 октября в московском «Главclub» и 4 ноября в петербургском клубе «Космонавт». Евгений Федоров в интервью Максу Хагену рассказывает о записи «Камней», салютует Дэвиду Сильвиану и без восторга смотрит на эпидемиологические и политические перипетии.
Фото: Коммерсантъ / Кирилл Беляев
Фото: Коммерсантъ / Кирилл Беляев
Фото: Коммерсантъ / Кирилл Беляев
Фото: Коммерсантъ / Кирилл Беляев
Фото: Коммерсантъ / Кирилл Беляев
— Можно ли говорить, что альбом «Камни» стал окончанием эпохи «безвременья» в истории Tequilajazzz?
— Я бы не считал этот период безвременьем. Для меня это слово прозвучало даже такой… интересной вспышкой. «Камни» — просто альбом. Это не начало новой эпохи и не конец старой. Мы живем долго, плотно и дружно — и просто пребывали в этой атмосфере с двумя новыми участниками группы и большим количеством гастролей. У нас только не было альбома, записанного вместе. Электрического альбома, я имею ввиду.
«Камни» совсем не та пластинка, к которой мы шли бы годами, накапливали материал, размышляли — ничего подобного. Некоторые песни сочинялись в течение двух-трех дней. Мы собирались, записывали одну песню, тут же возникала следующая, и мы начинали заниматься уже ею. А на третий день ты работаешь с этими песнями — и рождается еще одна новая! Весь материал возник максимум в течение трех недель, еще пару недель мы приводили песни в порядок и столько же времени их записывали. Если и была какая-то подготовка, то только внутренняя: накапливание каких-то своих навыков, которые отозвались тем, что вся работа была сделана очень быстро.
Мы просто зафиксировали текущий момент и настроение группы. Оно как радостное, так и немножко настороженное, в какой-то степени. Но здесь есть и то, что мы называем безбашенностью или… радостью обреченного. То, о чем пел Владимир Высоцкий,— хотя и не в моих правилах его цитировать: «Чую с гибельным восторгом: пропадаю, пропадаю!» Ты понимаешь, что впереди какая-то мрачная перспектива, но стараешься ловить эту странную радость, летя в нее. Это абсолютно про сегодняшние дела, типа пейзажа на пленэре в предполагаемых условиях и в предполагаемую погоду.
Tequilajazzz — Никого не останется
— Чем тогда оказался предыдущий альбом «НЕБЫЛО» с акустическими переработками старого материала?
— «НЕБЫЛО» мы записали с этим же составом и отлично провели время. Мы тогда сделали не альбом кавер-версий на самих себя и не просто акустику, а полноценную пластинку — полностью переаранжированные старые песни. Эти аранжировки появились именно в тот момент, когда старые песни стали играться новыми людьми. Выяснилось, что можно их сделать и так, и сяк — и хорошо бы сделать все тихо и негромко, чтобы какие-то штуки не потонули в гитарно-барабанном грохоте как на концертах. Поэтому мы зафиксировали песни в более камерных обстоятельствах, чтобы все было слышно. Как разобранный по столу конструктор «лего» — ты видишь детали, думаешь, как их можно прикрепить и что из этого может получиться. Можно построить и рыцарский замок, и домик Барби. Если говорить об окончании «безвременья», оно где-то тогда и произошло.
— Как отразилось на песнях то, что в «Текиле» сейчас два относительно новых гитариста — Роман Шатохин и Константин Чалых?
— Естественно, каждый из них приносит что-то свое: знания, умения, звук. Это умение играть какие-то вещи, которые на нынешнем этапе нашего развития уже необходимо играть. Если говорить официальным языком искусствоведов, «расширение палитры». Это и какие-то вещи, которые раньше мы только слышали, а теперь можем играть сами. Новые люди — новый взгляд. Музыка осталась прежней, автор у песен все равно один, так что методику и подход к их сочинению менять сложно. Но, так или иначе, работа над ними происходит очень веселая. Я бы даже это работой не назвал. Играем, да и все.
— А ведь это музыканты уже следующего поколения…
— Это отзывается тем, что мне приходится проводить с ними много разговоров, рассказывать, почему я пришел к тому или иному музыкальному или тематическому решению. Приходится оперировать какими-то корнями, чисто в силу возраста, а не потому, что я такой занудный. И иногда репетиции превращаются не то чтобы в лекции, но в такие вечера воспоминаний: что когда было, почему так делали, что можно было сделать и как можно сделать сейчас.
И тут возникают исторические примеры не только российской, но и западной музыки, которую я застал где-то в своем развитии и молодости — нью-вейв и так далее. Как раз она ко мне пришла еще где-то в старших классах школы, я помню, как услышал группы типа Blondie или Police… Поэтому мне есть что рассказать ребятам о своих первых ощущениях, впечатлениях от аскетизма и минимализма аранжировок групп «новой волны». Я к ним все время возвращаюсь, постоянно вспоминаю и переношу те ощущения на сегодняшнюю ситуацию — пост-гранджевую и пост-вообще-любую. «Нью-вейв» — это же очень широкое определение стиля: его касаются и синти-поп, и панк-рок, и вообще масса направлений, объединенных, скорее, общими эстетическими формулами.
— Когда слушаешь новую песню «В темную воду» и некоторые песни из «НЕБЫЛО», кажется, что вы и вовсе решили в Дэвида Сильвиана сыграть.
— (Смеется.) Я не просто решил! Я даже помню, как Дэвид Сильвиан ушел из Japan, это буквально на моих глазах произошло. Он один из моих кумиров, за которым я следил с самого начала. Безусловно, он на меня очень повлиял. Я с радостью это признаю и счастлив, что это угадывается. Вещи типа альбома «Blemish», правда, у меня вряд ли получатся. Я, возможно, не тот талант. Мое развитие как произошло, так произошло — глупо разворачиваться.
Tequilajazzz «Кроме звезд»
— Кстати, если продолжить тему, то в «Камнях» некоторые музыкальные ходы напоминают уже даже не совсем «привычную» «Текилу», но, скорее, арт- и прог-рок, типа того, что Сильвиан cделал с Робертом Фриппом в альбоме «The First Day» 93-го.
— Да. Есть такие вещи. Потому что есть люди, которые это могут сделать.
— Я все вспоминаю историю, как вы случайно умудрились выкинуть в помойку мешок со всеми своими гитарными педалями. Чем дело кончилось? Обновки и замены как-то повлияли на ваш стиль?
— Полноценной замены не случилось. Я так и не стал заново собирать всю ту батарею приборов. Просто, может, все произошло вовремя, и для меня настал момент нового аскетизма — и ты снова все делаешь пальцами, а не с помощью кнопок. Сейчас у меня одна полочка, а точнее, два подоконника, на которых лежат педали. Чего не скажешь о синтезаторах. На «Камнях» я как-то незаметно для себя применил почти все, что у меня есть — а это… раз, два, три… восемь синтезаторов. У меня два Prophet — 8-й и 12-й, которые очень активно играют. Еще есть Deckard’s Dream — клон Yamaha CS-80, на котором Вангелис делал музыку к «Бегущему по лезвию». Две Lyra, которые играют как один стереосинтезатор, Solar 50, Waldorf Blofeld, модуль Oberheim SEM... И все это звучит в альбоме — где-то одна нотка, а где-то целая партия. Как раз Deckard’s Dream и оба Prophet хорошо слышно.
— Саунд-продюсером «Камней» стал, конечно, Андрей Алякринский?
— Да. Песни сочиняли и записывали мы с группой, а микшировал уже он. Все происходило стремительно, ни одна пластинка раньше у нас так не делалась. В задачи Андрея, в первую очередь, входило грамотно и со вкусом сделать микс: правильно расположить инструменты в пространстве, удалить массу акустических наводок, пересечений, ненужных частот… Звукозапись — это комплекс действий, которые подчинены сугубо физическим законам, и чтобы все пришло к какому-то музыкальному результату, нужно многое удалять, а необходимое — подчеркивать. Но Андрей не простой «технарь». Он обладает глубоким знанием предмета и, кстати, играет на гитаре получше многих гитаристов — но никогда этого не показывает. (Смеется.) Он знает природу музыки, и особенно рок-музыки: за счет чего она устроена, как работают ее элементы. Мы очень легко вместе работаем, и оба понимаем, о чем идет речь. Не нужно ничего переаранжировывать — каждая деталь сразу имеет свое назначение. Есть солдат с автоматом, а есть солдат с миноискателем — и каждый занимается своим делом.
Мы люди «старорежимные», и все наши работы имеют признаки концептуальных альбомов. Они всегда объединены некой темой — культурологической или какой угодно. У них у всех есть и своя внутренняя драматургия в общелитературном смысле: завязка, развитие, кульминация, эпилог. По этим же законам выстраиваются песни, и звукорежиссура здесь играет совсем не последнюю роль.
— Какая концепция, в таком случае, у «Камней»?
— Веселый апокалипсис!
— Как мне виделось, вы обычно стремитесь занимать спокойную созерцательную позицию как артист. Но в песнях типа «Вьюгина дочь», «Не до мечей» или «Отчаянно» прорываются и метафоры, и довольно явные выражения, из которых заметно, что вы совсем не равнодушны к происходящему вокруг нас.
— Ну конечно, это проявляется. Значит, сегодня такое настроение. Решили чуть меньше созерцать и сделать некий эмоциональный выброс. И употребить матерное слово в нужное время в нужном месте — пусть оно здесь и не матерное. Что здесь можно комментировать. Это явно звучит, даже не на уровне метафор — и, стало быть, все нормально. Вот такой взгляд и такая степень участия в общественной жизни. И они, в принципе, допустимы в обычном рок-альбоме, который я не хотел бы превращать в песни протеста или охранительства. Я не хотел занимать ни одну из этих сторон, но выразил свое нормальное человеческое отношение. Если это слышно, то, стало быть, все правильно и доходит по адресу.
— Многие песни получились уже чуть ли не со стадионным размахом. Это было целенаправленное желание раздвинуть «клубные стены»?
— Я думаю, что таким образом мы бессознательно пытались раздвинуть границы этого замкнутого пространства, в котором оказались из-за этой идиотской ситуации с пандемией. Хотелось и воздуха, и того, чего мы были лишены почти два года.
Знаете, меня постоянно спрашивают, как пандемия повлияла на творчество. А я отвечаю: на творчество — никак. Никак она на творчество не может повлиять. Просто время идет. Я ненавижу онлайн-концерты. И в плане замкнутости и ограниченности пространства это время не стало более продуктивным. Тебе хочется только воздуха. Море и парус! (Смеется.)
Tequilajazzz «Меня здесь нет»
— В самом деле, как «Текила» переживала «ковидные» времена? Формально вы клубная группа, но уже того уровня, когда работаешь только профессионально. Совсем не тот случай, когда основная работа в конторе, а по вечерам — занятия музыкой…
— У нас происходило то же, что и у всех: ничего. Мы находимся в рискованной экономической зоне. Например, «Аквариум» может на свой страх и риск устроить концерт — и билеты гарантированно будут проданы. А мы находимся в зоне «рискованного земледелия» — под угрозой постоянных отмен концертов, сложностей передвижения. Было трудно сделать даже какие-то полупиратские концерты. В каком-то смысле мы и перешли на эти пиратские рельсы, делая концерты, по сути, дома и пуская шапку по кругу. Это было весело, но происходило критически редко.
В целом я проводил время в деревне и занимался обычным деревенским бытом. Конечно, этот опыт меня «обогатил» — и в кавычках, и без кавычек. Можно по-разному сказать. Я занимался каким-то условным сельским трудом. Ничего не выращивал и животных не разводил, но вот печка, коромысло, колодец — все это так или иначе стало предметами быта, в котором я провел почти год. Ну и просто надоело это все до чертиков. Повторюсь, что для меня этот период не стал временем какого-то осмысления или написания чего-то нового. Никакой не творческий отпуск. И ведь я еще и отец. Твой дом превращается одновременно в детский сад и школьный класс на удаленке. Ты не можешь пойти ни в кино, ни в музей, ни хотя бы на репетицию. Личной жизни нет вообще никакой! (Смеется.) И в феврале из нас, видимо, все и рвануло.
Я видел и вижу массу синглов, которые выходят у разных групп, и понимаю, что они появляются только из-за того, что музыкантам надо в изоляции хоть что-то писать, выкладывать спешно по одной песенке — хоть как-то оправдать эту замкнутость. Это психологически понятно, но в творческом смысле разрушительно. Не каждая музыка достойна того, чтобы ее сразу выкладывать. Но, видимо, если не хочешь сойти с ума, то приходится засвечивать песни моментально.
— Как ни удивительно, наш разговор сейчас происходит между Петербургом и Киевом, где у вас концерт. Трудно было прорваться?
— Было сложно. Для начала мы столкнулись с пандемийной историей. Двое участников отстали в Турции, потому что у них не было ПЦР-тестов. Считалось, что он им не нужен, потому что они были привиты, но оказалось все не так: со «Спутником» Украина не принимает. Так что пришлось делать тесты тут же в Турции и спешить уже следующими рейсами. Вроде бы и ничего, но потом нас задержали уже в украинском аэропорту и долго проверяли наши персоны на предмет наличия нас в списке артистов, которые поддерживают аннексию Крыма и операцию на Донбассе. Мы уже неоднократно в последние годы играли и в Киеве, и в Одессе, и в Харькове — но все равно. Очень долго ждали, пока все проверят, где мы играли, где мы не играли, посмотрят наши соцсети или что еще смотрят в таких случаях. Целый день до вечера мы так и просидели на скамеечке среди большого количества… африканцев, которые тоже въезжали в Украину легально или не очень. Все было вежливо, корректно, но очень-очень долго.
Вопросы организации концертов, наверное, не совсем моя тема, этим занимаются промоутеры. Совершенно точно сейчас для Украины нужно иметь официальное трудовое приглашение, как когда-то приглашение на визу в какую-нибудь страну. Так же и сейчас требуется такой документ для въезда в страну. Более того, с таким приглашением антипандемийные меры на артистов не распространяются — на карантин нам усаживаться здесь не нужно, гастролерам поблажка. Но вот проверки на «предметы», наличие которых не скрывается,— их не избежать.
Tequilajazzz «Розенбом»
— Как думаете, что помогло Tequilajazzz пробиваться через все годы ее истории и — в иные моменты — выживать как работающему коллективу? Много групп-«одногодок» ведь так и сгинуло…
— Во-первых, это опыт. Мы ведь «Текилой» стали, будучи даже не музыкантами, а просто людьми под тридцать, и до этого играли в других группах. Мы успели хлебнуть и первых признаков успеха, и негативных опытов с развалами групп — все уже проходили. Это нам в дальнейшем помогло не отвлекаться от основного дела. Плюс изначально поставленный жизненный принцип открытости для общения. Мы иногда почти декларативно ездили по городу на велосипедах и всегда выходили к народу после концертов, не строя из себя каких-то звезд. Мы просто жили как обычные люди и настаивали на том, чтобы не возникало разделения на звездных артистов и их аудиторию, этой коммерческой штучки. Небожители быстро забываются, если исчезают с неба. А мы о себе забыть не даем, ибо ходим по тем же улицам и водим детей в те же школы.
И, главное, мы можем меняться. Мы заранее истребовали себе эту привилегию у наших слушателей. Люди всегда подсознательно очень ждут такого «Иисуса Христа», который всегда ответит за их грехи. Так же устроен и рок-н-ролл. Люди ходят в офис, зарабатывают деньги, меняют машины, ругаются с женами, стареют, толстеют… Но вот тот чувак на сцене должен оставаться одинаковым и всегда выглядеть на разрыв аорты. И если он не вошел в «Клуб 27» (а лучше бы, конечно, вошел), то обязан быть прежним и играть то, что от него хотят. Всегда играй «Розенбома», весь тот хардкорище — вот тогда мы позовем тебя на концерт и придем слушать. Хотят, чтобы ты и дальше олицетворял чью-то буйную юность. А мы изначально повели себя иначе и буквально с третьего альбома стали меняться. И этим застолбили себе не просто свою территорию, а вообще всю планету.