Год спустя эта лекция была опубликована в сборнике «Российские реалии и проблемы», изданном в типографии Кембриджского университета, и, по сути, была аннотацией планируемого Российской академией наук сборника по истории отечественной науки, аналогичного коллективному труду «La Science Franсaise», первый том которого был издан в 1915 году. Многотомный сборник «Русская наука» так и не вышел, французы ограничились двумя томами, а англичане вообще не думали писать и издавать энциклопедию британской науки.
Фото: РИА Новости
Фото: РИА Новости
Британское предложение
В марте 1916 года посол Великобритании в Петрограде Бьюкенен обратился к министру народного просвещения графу Игнатьеву с предложением «завязать более тесные сношения между русскими и английскими учеными». Министерство переслало записку посла Императорской академии наук, а та на общем собрании 9 мая 1916 года приняла решение учредить специальную комиссию для установления более тесных научных сношений между Россией и Англией с широкой программой сотрудничества ученых двух стран. В рамках научного обмена английские историки посетили Петроград, и во время этого визита им рассказали о планах создания многотомного труда по истории и культуре России под редакцией академика Александра Сергеевича Лаппо-Данилевского.
Англичане, в свою очередь, пригласили российских ученых на ближайший Local lectures Summer meeting, ежегодный летний съезд в Кембридже, который университет проводил с 1890 года для своих ученых и неученых сограждан с целью популяризации науки. В конце июля 1916 года в Англию прибыла парламентская делегация в составе десяти депутатов Государственной думы, шести членов Государственного совета и трех ученых, которых принял король Георг V. Гости также посетили палаты общин и лордов в парламенте и несчитанное количество приемов, обедов и чаепитий. Официального начальника у российской делегации не было, а неофициальным ее главой был лидер фракции конституционных демократов в Думе IV созыва Павел Милюков, в недалеком будущем министр иностранных дел Временного правительства.
На собственно научное мероприятие в Кембридже читать лекции отправились Милюков (уже как историк и бывший приват-доцент Московского университета), академик Лаппо-Данилевский, профессор Петр Струве и Роман Дмовский, выпускник Варшавского университета, бывший депутат Думы II и III созывов и будущий делегат от Польши на Парижской мирной конференции. Кроме них туда должен был поехать еще магистр международного права Борис Нольде, но прочесть лекцию ему помешала организационная рутина: он был начальником департамента МИДа и куратором всей русской делегации, приехать в Кембридж не было времени.
«Русский сезон» в Кембридже
Из российских эмигрантов в Британии свои лекции в Кембридже прочитали профессор Московского и Оксфордского университетов Павел Виноградов; выпускник Казанского университета и бывший депутат Государственной думы I созыва, лейтенант британской армии, а в недалеком будущем штабс-капитан Донской армии ВСЮР Алексей Аладьин.
Профессор Оксфорда Виноградов прочел лекцию о трех политических элементах русской политической жизни (народ, интеллигенция и правительство); британский лейтенант Аладьин — о рабочем движении в России; Роман Дмовский — о старой и новой Польше; Петр Струве — о прошлом и настоящем российской экономики. Милюков прочел две лекции на разные темы: о балканском вопросе и о представительской власти в России; Лаппо-Данилевский — тоже две, но на одну тему: «Развитие науки и учености в России» («The development of science and learning in Russia»).
Лекции английских профессоров на Local lectures Summer meeting 1916 года были более академическими: о географии, истории, древнерусской литературе, творчестве Гоголя, Тургенева, Достоевского и Толстого, русском театре и музыке. В числе английских лекторов прочитал лекцию о многообразии этнического состава Российской империи («The nationalities of Russia») и Гарольд Вильямс, собкор The Times и еще полдюжины британских и американских газет в Петрограде и знаменитый в то время английский полиглот, владевший 58 языками.
В своей новозеландской юности он прочитал в оригинале «Анну Каренину» и вознамерился встретиться со Львом Толстым в Ясной Поляне. Поездку финансировал ему редактор The New Zealand Herald, знавший о талантах юноши и выдавший ему на командировку 50 фунтов стерлингов. Но путь Вильямса в Ясную Поляну затянулся на шесть лет, во время которых он учился в Берлинском, а затем Мюнхенском университетах (в последнем получил докторскую степень). В 1905 году он наконец встретился с Толстым там, где и наметил, в Ясной Поляне, и разочаровался, по его словам, в политической апатии графа, но сам вскоре после этого получил возможность активно поучаствовать в российских революционных событиях 1905–1907 годов. Он получил должность корреспондента The Times, работавшего с русскими революционерами-экспатами в Европе.
Там, в Штутгарте, по долгу службы он близко познакомился с Петром Струве, который недавно порвал отношения с Лениным и РСДРП и создал либеральный «Союз освобождения», и еще ближе познакомился в штутгартской редакции журнала «Освобождение» с Ариадной Тырковой, на которой год спустя, уже в России, женился. Профессор Струве и невеста Вильямса госпожа Тыркова вернулись на родину по амнистии в 1905 году и здесь после слияния «Союза освобождения» и «Союза земцев-конституционалистов» и образования Конституционно-демократической партии стали кадетами. Ариадна Тыркова-Вильямс была избрана членом ЦК партии, и за свою бурную деятельность на этом посту ее прозвали «русской мадам Ролан» (французская мадам Манон Ролан была идеологом жирондистов в Национальном собрании, и после якобинского переворота в 1793 году ее одной из первых казнили на гильотине).
С тех пор Гарольд Вильямс больше времени проводил в России, нежели в Англии, и очень неплохо знал российские реалии. Он много путешествовал по стране, выучил финский, эстонский, латышский, татарский и грузинский языки, а в 1914 году опубликовал книгу Russia of the Russians, название которой следовало бы перевести как «Россия россиян», если бы слово «россияне» тогда было в ходу. Словом, вопрос об этническом составе Российской империи, который был темой его лекции в Кембридже, Вильямс знал.
Закончил он свою лекцию так: «…В этом великом шествии этих разнообразных групп людей в невидимое будущее, я верю, что все национальности Российской империи объединятся в хор из многих голосов со многими замечательными инструментами, чтобы спеть радостную песню победы над тайной, которая окружает всех нас». Что за тайну (mystery) он имел в виду, сейчас не вполне понятно, возможно, «загадочную русскую душу», а может быть, даже тайны мироздания, все-таки доклад у него был научным и лексика у него должна была соответствовать случаю.
В целом же летнее научно-просветительское мероприятие в Кембридже удалось. Открыл его министр блокады и заместитель секретаря по иностранным делам лорд Роберт Сесил, который в своей речи выразил восхищение Россией и указал на ее роль спасителя Англии и Франции от неминуемого поражения в 1914 году. А закончился Local lectures Summer meeting 1916 года, который получил название «Русского сезона», церемонией присуждения степени доктора honoris causa Кембриджа Милюкову, Струве, Дмовскому и Лаппо-Данилевскому. Они попали в очень неплохую компанию: ранее почетные докторские степени в Кембридже получили И. И. Мечников (1871), Д. И. Менделеев (1894), А. О. Ковалевский (1899), К. А. Тимирязев (1909), И. П. Павлов (1912).
Год спустя их лекции (а также лекция Гарольда Вильямса) были опубликованы отдельной книгой под названием «Российские реалии и проблемы» (Russian Realities and Problems by Paul Milyoukov, Peter Struve, A. Lappo-Danilevesky, Roman Dmowski and Harold Williams. Cambridge, 1917). Но к этому времени четверым из них было уже не до международного научного сотрудничества.
Милюков стал министром иностранных дел Временного правительства. Петра Струве хоть и избрали в академики в мае 1917 года, но к тому времени он был директором экономического департамента МИДа, потом членом оргкомитета Государственного совещания, потом — Предпарламента, а потом ему пришлось бежать на Дон к генералу Корнилову. Роман Дмовский интриговал изо всех сил против Пилсудского за лидерство в «новой» Польше, о которой рассказывал в своей прошлогодней лекции. Что же касается Гарольда Вильямса, то он возглавил British Propaganda Office в Петрограде и, как говорят злые языки, вообще перестал скрывать свое основное место службы — то самое, где спустя много лет служил Джеймс Бонд.
Конец «Русской науки»
Таким образом, если исключить потерявшие не только научную актуальность, но и вообще смысл лекции Милюкова, Струве, Дмовского и Вильямса, то к концу 1917 года от британско-российского научного сотрудничества остались только две вещи: прочитанные и опубликованные в Кембридже лекции академика Лаппо-Данилевского, который, хоть и не скрывал сочувствия кадетам, в большую политику не лез, да учрежденная в декабре 1916 года на общем собрании Академии наук комиссия по подготовке сборника «Русская наука».
В свое время в ходе подготовки к научному обмену с британскими учеными комиссия Академии наук решила, что одних англичан будет мало. 15 октября 1916 года Академия наук постановила образовать новую комиссию, «которой поручались заботы об установлении более тесного научного общения, помимо Англии, также и с другими странами Западной Европы».
На одном из первых заседаний этой комиссии 15 ноября 1916 года академик Лаппо-Данилевский предложил подготовить к изданию на русском и французском языках сборник «Русская наука» (La Science Russe), «где бы в кратких, сжатых очерках, вроде некоторых статей книги La Science Franсaise, были сообщены сведения о ходе развития и современном положении всей русской науки». Первый том La Science Francaise вышел в 1915 году по инициативе французского Министерства народного просвещения и изящных искусств, потом, уже после войны, в издательстве Larousse вышел второй том, и на нем история французской науки закончилась.
Предложение академика Лаппо-Данилевского было принято и 3 декабря 1916 года одобрено общим собранием Академии наук. В январе 1917 года началось составление плана издания и была создана подкомиссия под председательством Лаппо-Данилевского, которая занялась подготовкой издания. По словам непременного секретаря Академии наук Ольденбурга, сборник «Русская наука» ставил себе целью «прежде всего выяснить в общедоступной, но строго научной форме, какими путями шло развитие науки, главным образом в течение двух столетий, в течение которых мы можем проследить ее последовательное развитие, а затем и указать, что уже сделано ею».
В очерках должны были рассматриваться как достижения русских ученых, в том числе написанные на иностранных языках, так и открытия иностранцев, работавших в России. В контекст русской науки включались иностранные ученые, деятельность которых имела мировое значение, а также те, которые в качестве ученых, учителей и деятелей стали необходимыми звеньями данной эволюционной серии, без которых в ее построении окажутся заметные разрывы (например, физик Ленц, историограф Мюллер).
Задача сборника состояла также в том, чтобы показать участие в становлении русской науки иностранных ученых и постепенное нарастание роли собственно русских исследователей. В то же время сам Лаппо-Данилевский изначально рассматривал историю русской науки шире. Он хотел показать зарождение научной мысли в России еще в допетровскую эпоху. С этой целью он включал в историю русской науки богословие, оправдывая это «религиозными принципами единства научного знания». Собственно об этом он рассказывал британским ученым на своей первой лекции в Кембридже в 1916 году.
Первый доклад о «характере и общем плане предполагаемого издания» Лаппо-Данилевский сделал на общем собрании Академии наук 27 мая 1917 года. Окончательный план сборника «Русская наука» был определен к осени 1917 года и отпечатан тиражом 75 экземпляров. Общий объем всего издания из двух томов планировался в 100–105 печатных (авторских) листов. Тираж издания — 2200 экземпляров, половина на русском и половина на французском языке.
На улицах Петрограда шла стрельба, сменилась власть, но академики на заседании подкомиссии 21 января 1918 года решали вопрос об основных принципах компоновки материала, распределения сведений по дисциплинам, направлениям, школам, лицам, учреждениям и т. п. Был установлен размер гонорара (неакадемикам выплачивалось по 150 руб. за лист, переводчикам — 100 руб. за лист; работы академиков оплате не подлежали) и перенесен срок предоставления рукописей очерков на 1 мая 1918 года.
Началась и закончилась Гражданская война, в 1919 году умер от заражения крови академик Лаппо-Данилевский, его работу по подготовке сборника взяли на себя сначала Ольденбург, а потом, после возвращения из Крыма в 1920 году и короткой отсидки в камере ЧК, Владимир Вернадский, но комиссия продолжала работу. На ее заседаниях 15 октября и 12 декабря 1921 года содержание и объем сборника были существенно расширены за счет включения в него очерков по истории «научно-прикладных дисциплин» (не менее 300 п. л.) и медицинским наукам (100 п. л.). По самым приблизительным расчетам, теперь вся La Science Russe, будь она напечатана, представляла бы собой 12 довольно увесистых томов.
Однако еще в начале 1918 года уже было ясно, чем все закончится. Один из авторов сборника, профессор Н. Н. Глубоковский, писал Лаппо-Данилевскому 5 февраля 1918 года: «Можно надеяться, что как-нибудь протянем еще февраль-март, а там окончательно “прихлопнут”. Тогда я должен буду покинуть Петроград и бежать». Он просил скорее отпечатать «реферат о русском богословии», чтобы «успеть придержать авторскую корректуру». «В случае моего бегства я желал бы захватить оригинал с собой»,— писал Глубоковский. Его очерк вышел уже в эмиграции отдельным изданием. Последние документы в архиве РАН, касающиеся сборника «Русская наука», датируются 1923 годом, речь в них идет о возвращении рукописей авторам несостоявшегося сборника.
Вся эта история, вкратце описанная выше, подробно описана в работах профессора Санкт-Петербургского госуниверситета Алексея Валерьевича Малинова. Они доступны в интернете, написаны хорошим литературным языком без злоупотребления научными терминами и весьма содержательны при относительно небольшом объеме. Вероятно, они были бы полезны не только тем, кто интересуется историей отечественной науки, но и учителям-предметникам.
Можно почитать и первоисточник — кембриджскую лекцию академика Лаппо-Данилевского в книге Russian Realities and Problems, Cambridge: at the University Press 1917. Она тоже доступна бесплатно, и знание английского языка тут не обязательно. Она исходно написана на русском языке, обратный ее перевод с английского на русский с помощью онлайн-переводчика вполне адекватен. Особенно интересна первая ее часть, посвященная формированию научного способа мышления в нашей стране в допетровскую эпоху, когда Россия фактически была оторвана от западноевропейской, латинской по определению Лаппо-Данилевского, науки.
Двадцать лет спустя
Из архива Института философии АН СССР. 1943 год: «Протокол №1 Заседания Дирекции Института философии АН СССР 3 Москва 18 января 1943 года…1. Слушали: Сообщение т. Максимова о подготовке сборника “Очерки по истории естествознания в России”. Постановили: 1) Организовать в Институте философии сектор Истории естествознания. 2) Руководителем сектора назначить доктора философских наук, проф. Максимова А. А. 3) Тов. Максимову А. А. договориться с авторами сборника “Очерки по истории ест. в России” составить план по разделам этой работы, обсудить план совместно с авторами и предоставить его дирекции 1.III.-43…». 1944 год: «В структуре Института философии еще не существует сектора философии естествознания, тем не менее работа по этой тематике ведется сотрудниками, входящими как в сектор диалектического материализма, так и истории естествознания. Например, проф. Б. М. Кедров написал статью “О вековом содружестве и взаимном влиянии английской и русской науки”».
Газета «Правда» от 2 июня 1944 года: «Научная Конференция об истории русской науки. Московский ордена Ленина государственный университет им. М. В. Ломоносова проводит 5–12 июня научную конференцию, посвященную роли русской науки в развитии мировой науки и культуры. На конференции будет заслушано более 70 докладов… В философской секции намечены доклады о русском естественно-научном материализме, о русской эстетике и ее мировом значении».
Из записи беседы президента Академии наук СССР академика Владимира Леонтьевича Комарова с руководителем советского государства председателем Государственного Комитета Обороны и Верховным главнокомандующим, секретарем ЦК партии и председателем Совета народных комиссаров СССР, почетным членом АН СССР Иосифом Виссарионовичем Сталиным 13 ноября 1944 года: КОМАРОВ.
Теперь я хочу поделиться с Вами мыслями о развитии такой важной отрасли науки, как история естествознания. Война, как мне кажется, показала, как важно для государства, чтобы в народной памяти сохранилось культурное прошлое народа. Кроме того, необходимо обеспечить ведущую роль советской науки в исследованиях по истории естествознания, как мирового, так и русского. Я хочу познакомить Вас с письмом, которое направили мне старейшие русские ученые, академики В. И. Вернадский и Н. Д. Зелинский. Они просят меня организовать Институт истории естествознания и возглавить этот институт. Кроме того, было бы чрезвычайно полезно выпускать периодический сборник, посвященный истории естествознания, «Научное наследство» с тем, чтобы печатать там исследования и документы по истории науки. У меня есть конкретные предложения о направлении работ и персональном составе Института истории естествознания, который я хочу Вам представить. СТАЛИН. Я удивлен, что до сих пор в Академии наук нет такого института. Это очень важное дело. Молодежь, в особенности, должна знать историю науки. Я целиком поддерживаю Ваше предложение.
Товарищу Сталину незачем было помнить о том, что Институт истории науки и техники уже был создан в 1932 году и его первым директором стал тов. Бухарин, а в 1938 году был объявлен «центром антисоветского заговора» и ликвидирован. Через неделю после встречи академика Комарова со Сталиным в составе Отделения истории и философии АН СССР появился Институт истории естествознания (с 1953 года — Институт истории естествознания и техники).
Но и на этот раз до создания многотомной «Русской науки» дело не дошло, хотя статей и обзоров, созданных на эту тему в послевоенные годы, хватило бы на много томов. Почему не дошло — вопрос непростой и не изученный современной наукой. Причин, наверное, сразу несколько: и чрезмерное обилие материалов из разряда «Россия — родина слонов», и отсутствие запроса на такой труд свыше и у самих ученых… Да мало ли еще что!
Интересно другое, что трудно не заметить. И первая, и вторая попытки создать энциклопедию русской науки пришлись на годы мировых войн, причем первая пришла в голову ученым после Брусиловского прорыва, вторая — после Сталинграда. Возникает даже нелепая мысль, что для успешной попытки завершить проект «Русская наука» нужен коренной перелом в нашу пользу во время третьей мировой войны. Во всяком случае, уже ясно, что патриотическая мысль о прославлении национальной науки приходит в головы ученым во время мировых войн, в мирное время и во время войн гражданских такое желание отсутствует.
А может быть, вообще нет смысла рефлексировать по поводу национальных наук и их энциклопедии вообще не нужны, потому что они по своей сути нонсенс. Ведь показал же в своей лекции английским ученым академик Лаппо-Данилевский, что современное научное мышление в пределах по крайней мере европейской ойкумены, от «латинских» народов на одном ее полюсе до российского на другом, зарождалось и развивалось по одним и тем же законам и параллельно. Реализовалось оно по-разному, но и это в конечном итоге нивелировалось. Может быть, потому, что наука по своей сути не может быть национальной, она во все времена была и остается общемировой.