В прокат выходит документальный фильм Петра Шепотинника и Аси Колодижнер, посвященный Сергею Бодрову. Фильм состоит из уникальных архивных съемок и современных интервью с теми, кто знал и любил его главных героев — Бодрова и Балабанова.
Фото: Планета Информ
Фото: Планета Информ
Казалось бы, все уже сказано. Известно. Разложено по полочкам. Мгновенное решение Алексея Балабанова, посмотревшего в Сочи «Кавказского пленника» Сергея Бодрова-старшего, делать фильм вместе с младшим Сергеем — именно «вместе», а не «с» — образец режиссерской интуиции, хоть в учебники киномастерства пихай. Фланелевые рубашки Балабанова и купленный на барахолке свитер, в который Надя Васильева, блестящий художник по костюмам и жена режиссера, обрядила Данилу Багрова, стали чуть ли не мемами. Ну и Кармадон проклятый, конечно: история мирового кино не знает такой трагедии, как та, что постигла в сентябре 2002 года съемочную группу «Связного», очень-очень странного, судя по сценарию, второго режиссерского фильма Бодрова.
Фрукт — яблоко. Поэт — Пушкин. Балабанов — последний гений русского кино. Бодров — наш брат и последний герой. Сила — в правде. Не брат ты мне… В поле каждый колосок… Водочки нам принеси, мы домой летим… Кто и что могут что-то добавить даже не к легенде, а к полновесному мифу?
Фото: Планета Информ
Фото: Планета Информ
Фото: Планета Информ
Фото: Планета Информ
Фильм Петра Шепотинника и Аси Колодижнер, чутких и внимательных летописцев, удивительным образом совмещающих умное знание мирового кино и эмпатию к своим героям, привносит в миф о «Брате» всего лишь «чуть-чуть». Но это «чуть-чуть» сродни тому, что Казимир Малевич называл «прибавочным элементом». Или, по определению французского исследователя Жаккара, «элементом, налагающим новую печать на сознание субъекта, придавая новую форму той бесформенной массе, коей является реальность».
Уже сам по себе образ Брата был «прибавочным элементом», придавшим форму бесформенной реальности 1990-х годов. «Прибавочный элемент» фильма «Нас других не будет» — ненавязчивая игра на контрастах, не разрушающая миф о Брате, но придающая ему человеческое измерение.
Одна из сторон этого измерения — гармонический контраст между Балабановым и Бодровым. Оба они — аватары русской интеллигенции на очередном историческом переломе. И оба категорически противоречат стереотипным представлениям о русской интеллигенции.
Алексей Балабанов — интеллектуал, филолог, любитель Беккета и Кафки, которых он экранизировал в начале 1990-х, знаток Уильяма Фолкнера, мотивы «Святилища» которого он отработает в «Грузе 200», предстает в рассказах Нади Васильевой человеком, способным и загулять с василеостровскими бомжами, и прошвырнуться с ножичком в кармане. И он же — в уникальных съемках — образцовый чуть ли не «ботаник», умница, трезвый и рассудительный.
Сергей Бодров — потомственный искусствовед, автор диссертации «Архитектура в венецианской живописи итальянского Возрождения» (недавно, кстати, изданной петербургским магазином «Подписные издания»),— напротив, в своих выступлениях перед камерой кажется абсолютным двойником Данилы, жующим слова и не отрекающимся от пресловутой реплики о «гнидах черножопых». Играет? Наигрывает? Такой и был?
Но когда в архивных съемках Шепотинника — Колодижнер Сергей Бодров застывает в восхищении на венецианской площади Святого Марка, Балабанов бурчит и тянет его на Родину — «водочки принеси»,— чтобы показать «настоящее»: «Купеческую Венеру» Бориса Кустодиева.
А вот Сергей Сельянов, уникальный по всем историческим меркам продюсер, не будь которого, не было бы и фильмов Балабанова. Медведь, кержак, глыба, один из ключевых игроков в той игре без правил, которой является русское продюсерство. В фильме этот медведь плачет — без дураков, плачет — когда речь заходит о кармадонских днях. Авторы фильма довели? Нет, напротив: присутствие камеры Шепотинника и Колодижнер столь ненавязчиво, словно ее и вообще нет и можно быть самим собой. Как можно быть самим собой и оператору Сергею Астахову, сбивающемуся на рассказ о своей уединенной жизни на хуторе в беззаконном краю. И этот рассказ — тоже ключ к мифу о Брате.
Авторы фильма пытают своих собеседников: а можно ли снять оптимистический фильм о Бодрове? И все более или менее соглашаются с тем, что, да, можно: он же как луч света был в темном царстве. Но сама фактура фильма опровергает такой вывод. Нет, нельзя. Чтобы убедиться в этом, достаточно эмоционально тяжелейших съемок Дмитрия Шибнева, по воле обстоятельств уцелевшего замдиректора съемочной группы «Связного». Достаточно бесконечного прохода камеры вдоль растянувшегося на 33 километра языка кармадонского ледника. Достаточно напоминания о том, что вместе с Бодровым погибли еще 43 человека, участвовавших в съемках. Погибла молодость «Ленфильма»: 20 сентября 2002 года закончилась великая эпоха «ленинградской школы» кино.
В прокате с 7 октября